В 2007 году в заметке "Дезинформация о Катыни в западной прессе" я писал:
Подробнее тему "допроса Шелленберга" раскрыл историк Игорь Петров в заметке "Эрик Йохансен, заключенный 40311", делая следующий вывод:
2. Источник: New York Times, 29.06.1945.
Краткое содержание: некий анонимный источник сообщает, что якобы Шелленберг во время допроса в союзном штабе в Германии признал ответственность немцев за Катынь, и рассказал, что якобы 12000 трупов были взяты из германских концлагерей и наряжены в старую польскую униформу. Другой источник из Осло подтвержает эту информацию: некий Эрик Йохансен, бывший узник Заксенхаузена, рассказал о производстве в лагере фальшивок для Катыни. Якобы в лагере была особая секция, где 40-60 евреев подделывали с помощью неких лучших оптических инструментов документы (письма, паспорта) и даже "состаривали" кошельки. Перед капитуляцией все их иструменты были уничтожены, еврейские специалисты были убиты. [...]
Анализ: детали в заметках не соответствуют ни одной версии. Так, комиссия Бурденко не утверждала, что трупы не принадлежали полякам. Если уж даже униформа была надета на трупы немцами - то там точно не было бы документов 1941-го года. Состарить униформу таким образом, чтобы она выглядела как долгое время пролежавшая в братской могиле - задача явно не из легких. Версия с транспортировкой трупов аж из самого Заксенхаузена - a priori абсурдна. Нет никаких доказательств того, что Шелленберг признал ответственность немцев за Катынь. [...]
О показаниях Эрика Йохансена следует поговорить особо. Показания эти основываются на реальном факте содержания в Заксенхаузене евреев, изготовлявших фальшивые британские банкноты - так называемая операция "Бернхард". В 2007 году вышел фильм об этой операции - Фальшивомонетчики. Евреев этих, вопреки заверениям Йохансена, не убили, хотя, вероятно, в конце войны и собирались это сделать. Некоторые из них даже свидетельствовали в защиту Бернхарда Крюгера, возглавлявшего операцию.
Ни в книге Бернадотта, ни в материалах допросов, ни в мемуарах бригадефюрера ни слова про Катынь нет. Более того, сама идея разоблачения "катынского обмана" никак не стыкуется с последовательной прозападной позицией Шелленберга (выступавшего за капитуляцию на западном фронте и боровшегося с Риббентропом, якобы желавшим капитулировать на восточном) и его намерением играть на противоречиях между Западом и СССР.
Не то, чтобы в этом деле не было ясности, но всегда хорошо забить последний гвоздь в гроб лжи.
Летом 1945 года Шелленберг находился в британском лагере 020, где допрашивался полковником Робином Стивенсом и/или его командой. Допросы проводились, в частности, по запросам так называемой Военной комнаты (War Room; Контрразведывательная Военная комната, Counter Intelligence War Room), организованной британскими и американскими под эгидой Верховного штаба союзных экспедиционных сил (SHAEF), и бывшей центром сбора информации о деятельности немецкой разведки, поступавшей к союзникам на завершающем этапе Второй мировой войны.
23.07.1945 верхушка Военной комнаты спустила в отдел C.3a заметку из новостного дайджеста по Германии и Австрии с в общем-то той же информацией, которая появилась в Нью-Йорк Таймс, только без упоминания переодевания трупов. Запрос Военной комнаты состоял в следующем (TNA, KV 2/96, p. 111a):
Думаю, было бы интересно спросить Шелленберга, является ли приведенное выше сообщение верной версией того, что он говорил в Швеции, и действительно ли он что-либо знает о Катынском деле.
 |
25.07.1945 сотрудник отдела C.3a Дж. Фергюсон переправил эту же просьбу полковнику Стивенсу в лагерь 020 (ibid., p. 115a).
 |
Доклад из лагеря 020, содержащий сразу несколько ответов на разные вопросы, был послан 11.08.1945 и относительно катынского дела мы читаем в нем следующее (TNA, KV 2/97, p. 168a):
2. Меморандум от 25.7.45. - Катынское дело.
Шелленберг не помнит, чтобы он заявлял, что катынское дело было пропагандистским трюком, срежиссированным Геббельсом и Риббентропом. Он всегда считал, что это было русское злодеяние.
Однако он часто высказывал мнение, что немецкая пропаганда настолько раздула это дело в типичной для Геббельса и Риббентропа манере, что его потенциальная ценность была уничтожена, и что даже человек с улицы сомневался в его правдивости.
 |
 |
 |
 |
Теперь стоит проанализировать вопрос, который могут задать катынские отрицатели: не заставили ли англичане в антикоммунистическом угаре Шелленберга говорить то, что нужно было им?
Для этого надо разобраться в том, а что же им в тот момент было нужно. Забежим немного вперед. В 1973 году историк Роэн Батлер завершил свой конфиденциальный исторический обзор для британского правительства об отношении Форин-офиса к Катынскому делу следующим образом:
67. В этой справке, однако, обращалось внимание на "внутреннюю слабость" позиции лорда Сент-Освальда и г-на Эйри Нива, стремящихся "добиться принятия заявления, неопровержимо указывающего на авторство Катынского злодеяния: "Они вынуждены утверждать либо (а) что факты о Катыни хорошо известны, т.е. советское правительство виновно, и в этом случае нет необходимости в дальнейших усилиях по установлению авторства преступления, либо (б) что сначала необходимо провести какое-то новое расследование, чтобы установить факты к всеобщему удовлетворению, и в этом случае следует спросить, почему от правительства Ее Величества теперь следует ожидать публичного выражения мнения, если доказательства все еще неполны, и может ли любое новое расследование увенчаться успехом без сотрудничества с польским и советским правительствами" [...].
68. Эта логика остается в силе, равно как и вывод: "Мы не видим никаких преимуществ в том, чтобы нарушить молчание, которое мы хранили почти 30" лет по поводу Катынского злодеяния.
Действительно, британское правительство все эти десятилетия прятало голову в песок. Как показывают и Батлер, и Джордж Сэнфорд (G. Sanford, Katyn and the Soviet Massacre of 1940 Truth, Justice and Memory, 2009, pp. 166ff.), внутри Форин-офиса (далее: ФО) с 1943 существовали самые различные мнения о реальных виновниках преступления склоняющиеся к той или иной версии или просто нейтральные, но был консенсус о том, что в любом случае союзнические отношения с СССР важнее. Приведу часть обсуждения Сэнфорда, касающуюся периода подготовки и проведения МВТ и комитета Мэддена (ibid., pp. 176-179):
Первоначальная реакция британцев на поднятие вопроса о Катыни в Нюрнберге заключалась в том, что министерству внутренних дел было бы 'трудно и неуместно' брать на себя инициативу в этом вопросе. Гектор Макнилл, парламентский замминистра иностранных дел, подтвердил эту точку зрения в Палате общин 10 октября 1945 года - 'поскольку жертвы были польской национальности, а место преступления находится на советской земле'. Аналогичным образом поступил и лорд-канцлер Джоуитт. Он заявил, что 'преступники не были обнаружены', в письменном ответе лордов 19 декабря 1945 года на вопрос лорда Мэнсфилда. Внутренние дебаты в Министерстве иностранных дел были сосредоточены на документе Денниса Аллена от 25 октября 1945 года; в нем подводились итоги предыдущих дебатов в рамках подготовки к дебатам по отсрочке, которые должен был инициировать майор Гай Ллойд, член парламента, но которые на самом деле не состоялись. Аллен рекомендовал продолжать линию пассивного воздержания от выводов, хотя 'русские представили доказательства prima facie в поддержку своей версии', Дин, однако, хотел, чтобы в Нюрнберге было поднято как можно меньше доказательств по Катыни с обеих сторон. Томас Браймлоу, впоследствии посол в Варшаве, в то время работавший в Северном департаменте, согласился с Алленом, но сумел запутать ситуацию в одном существенном аспекте. Он утверждал, что Бурденко может указывать на то, что некоторые, хотя и не все, поляки были убиты в Катыни после марта 1940 года. 'Советские расследования уличают немцев, не оправдывая полностью советские власти'. Соломоново суждение о том, что, возможно, обе тоталитарные державы в какой-то мере несут ответственность, укрепило предпочтение ФО воздерживаться от выводов. Публичные заявления оставались проблематичными. По мнению Браймлоу, 'мы не можем сделать больше, чем просто сказать, что против немцев существует доказательства prima facie. Мы можем чувствовать, что есть также доказательства prima facie против русских, но мы не можем этого сказать'.
Британская юридическая команда в Нюрнберге, соответственно, получила указание оставить подготовку катынского дела 'сугубо на усмотрение русских'. Сэр Хартли Шоукросс пытался убедить русских не включать Катынь в нюрнбергское обвинительное заключение и был обеспокоен проблемами, которые возникнут в случае предъявления доказательств. Однако линия ФО подверглась нападкам как изнутри, так и снаружи. Сэр Ридер Буллард, посол в Тегеране, 15 февраля 1946 года сообщил о своем личном убеждении, основанном на консультациях с поляками в Персии, что Советский Союз несет ответственность за Катынь. Он считал, что 'будет жаль, если русским удастся свалить вину на немцев перед судом, в котором так значимо участие Великобритании'. Внутренняя реакция ФО заключалась в том, что Буллард не сказал ничего нового. Целая орда чиновников подтвердила в своих примечаниях, что крайне важно не 'подрывать' советское обвинение публично (Дж. Голсуорси/Северный департамент); любое признание немецкого обвинения по Катыни будет 'катастрофическим' (Фрэнк Робертс). Оставаясь безучастным к этому вопросу, политически желательно было выглядеть сторонником советского обвинения при переговорах с ними (Патрик Дин).
Лондонские поляки также мобилизовались, чтобы добиться представления своих доказательств в Нюрнберге. 4 марта 1948 года граф Рачиньский передал ФО досье лондонских поляков 'Факты и документы' о пропавших без вести военнопленных. Хэнки (посольство в Варшаве) прокомментировал это досье, сказав, что хотел бы, чтобы русские оставили вопрос о Катыни, поскольку 'все это дело смердит. Но мы не можем вмешиваться'. Он также направил ФО отчет Скаржиньского о работе технической комиссии Польского Красного Креста, посетившей Катынь. Этот отчет был обобщен и прокомментирован Ф. Бурдильоном, который подтвердил, что польская комиссия приняла 'неопровержимые доказательства прямой советской ответственности за катынское злодеяние'. Их рассказ соответствовал немецкой версии и был подтвержден местными свидетелями, эксгумациями, свидетельствами о прекращении переписки и документами, найденными на трупах. Бурдильона, однако, не убедили ни немецкий отчет, ни обращение с делегациями, приехавшими в Катынь. По его мнению, немцам 'было что скрывать' и они были заинтересованы исключительно в общественной значимости Катыни.
Современные событиям отчеты ФО о Нюрнбергских слушаниях и допросах трех советских и трех немецких свидетелей, о которых шла речь в предыдущей главе, теперь читаются крайне странно. Возможно, чувство обоснованного исторического возмездия за военные преступления нацистов пересилило их критическое мышление. Они не заметили и не сделали соответствующих выводов из того, что Базилевский и Марков зачитывали заготовленные показания безукоризненно, как на московском показательном процессе. В целом британские юристы без вопросов приняли советскую версию, а их обобщения дали много полезной амуниции будущим сторонникам линии ФО на воздержание от выводов и замораживание ответственности за Катынь. Советское обвинение, как сообщалось, было 'значительно улучшено', и 'хотя, конечно, не окончательные, доказательства были получены в пользу советского обвинения, а немецкий отчет был в значительной степени дискредитирован, и их доказательства не впечатляли'. Хэнки оставалось только сказать графу Рачиньскому, что британские адвокаты в Нюрнберге 'были впечатлены весом доказательств, представленных русскими, чтобы показать, что это на самом деле было сделано немцами, и что русские в значительной степени одержали верх в этом споре'. Если это и было так, то это не подтверждается последующими воспоминаниями участников. Батлеру также не удается примирить точку зрения ФО и юридическую точку зрения 1946 года с советской неспособностью сделать так, чтобы немцам Катынь была приписана в окончательном приговоре Нюрнбергского трибунала. Он цитирует мнение председателя Верховного суда Джексона, высказанное им в Комитете Конгресса США, о том, что ни немецкая, ни советская стороны не были довольны своим выступлением по Катыни в Нюрнберге. Обвинение Черчилля в том, что Советы не воспользовались возможностью оправдаться, окончательно свалив вину на нацистов, выглядит типично неискренним. В то время ФО, а впоследствии и Батлер, также отвергли строгие оценки оксфордского ученого Г. Хадсона в отношении советской юридической деятельности в Нюрнберге. Также были отброшены уместные замечания другого ученого, писавшего для Королевского института международных отношений, о том, что все важнейшие доказательства польского правительства в изгнании были проигнорированы, в то время как Руденко дважды пересматривал свои заявления в Нюрнберге.
По отношению к Комитету Конгресса США 1952 года [комитету Мэддена] ФО демонстрировал невероятно высокомерное и снисходительное отношение. Даже с началом холодной войны Бевин отклонил в 1950 году просьбы Шотландско-польского общества и генерала Андерса о создании международной комиссии для расследования событий в Катыни. Возражения ФО были двоякими. Во-первых, такая комиссия не продвинулась бы далеко без советского содействия, которого она не могла получить. Во-вторых, 'как пропагандистский ход Катынь слишком тесно отождествляется с доктором Геббельсом'; 'единственное преимущество, которое можно получить от возобновления этого вопроса, - это пропагандистский материал для использования против России'. Вашингтонское посольство было убеждено, что, хотя виновными были русские, они очень удачно переиграли поляков. Оно сообщило, что Комитет Конгресса был создан по внутриполитическим причинам и что Государственный департамент не воспринимает его всерьез. ФО высмеял сенсационное появление неизвестного в балахоне, который утверждал, что был свидетелем расстрела в Катыни в совершенно невозможную дату. Его больше убедили материалы, представленные Скаржиньским, Ольшанским и судьей Джексоном. Иден и британский кабинет министров также отклонили 9 апреля 1952 года просьбу комитета разрешить ему провести официальные слушания в Великобритании и предоставить министерству внутренних дел соответствующие секретные документы. Промежуточный отчет комитета был охарактеризован одним из чиновников Северного департамента как абсолютно предсказуемый и основанный на неубедительных и противоречивых доказательствах. Тем не менее, он считал, что вина Советского Союза становится все более вероятной, хотя его непосредственный начальник повторял линию ФО, что косвенные доказательства советской вины были вескими, хотя и не окончательными. Никто не ответил единственному чиновнику, чье примечание о том, что 100000 выживших родственников жертв массовых убийств заслуживают ответа, подняло вопрос о моральном и человеческом аспекте. Требование, подписанное 120 членами парламента во главе с профессором сэром Дугласом Сэвори, о том, что Правительство должно поддержать поднятие вопроса о Катыни в ООН и Международном суде, встретило упорный отпор.
И британский ФО, и американский Госдепартамент были обеспокоены желанием комитета провести официальные слушания за пределами США, в частности в Лондоне. Это привело к бурному обмену мнениями внутри и между обеими администрациями в апреле 1952 года по поводу предоставления помещений и просьбы О'Конски о выдаче документов. Министерство внутренних дел, как сообщалось, было 'значительно встревожено' известием о том, что О'Конски и Пучински направляются в Лондон для организации заседаний комитета, и предвидело целый ряд конституционных, общественно-правовых и практических проблем. Проблемы лжесвидетельства, клеветы, привилегий и добровольного вызова свидетелей обсуждались 4 апреля в ФО на совещании экспертов-юристов из ФО, Министерства внутренних дел и Управления лорда-канцлера под председательством сэра Роджера Макинса. Было решено, что комитет не может иметь юридического или обязательного статуса в Великобритании. Запросы на предоставление помещений, поддержки или документации должны были официально исходить от правительства США. Последнее, собственно, как раз и произошло, когда Гиффорд, посол США в Лондоне, встретился с сэром Уильямом Стрэнгом в ФО и передал ему официальную ноту с просьбой предоставить комитету восемь отдельных единиц информации или документации. Большинство из них касались имен и адресов различных британских, советских и польских свидетелей, в частности Кривозерцова и британских чиновников, которые его допрашивали. Запрашиваемые документы касались любых советских материалов, связанных с Катынью, и заверенной копии отчета полковника Халлса, военного представителя Великобритании в СССР в военное время. В ответе ФО от 10 апреля обсуждались проблемы лжесвидетельства и привилегий, а также политических демонстраций и контрпротестов, которые грозили 'неловкими последствиями'.
Столкнувшись со всеми этими трудностями, комитет провел полностью приватные и официальные слушания в отеле 'Кенсингтон Пэлас'. Комитет заслушал 32 свидетеля, включая Андерса и Рачиньского, заверил их показания у консула США в Лондоне и, вопреки желанию британцев, отметил окончание слушаний проведением пресс-конференции. Государственный департамент был не слишком доволен вторжением законодательной власти в иностранные дела. Посол США Гиффорд сказал Идену, что 'он сделал все возможное, чтобы снизить значимость этих слушаний'. Оба согласились приглушить освещение событий на Би-би-си и 'Голосе Америки'. Мэдден и Гиффорд отозвали свои запросы, когда министерство внутренних дел подтвердило, что в их политику не входит разглашение конфиденциальных документов периода Второй мировой войны. Исключения могли быть сделаны только для дружественного иностранного правительства, но не для законодательного органа В противном случае 'отказ в предоставлении таких материалов британскому парламенту выглядел бы аномальным'.
Таким образом, ни о какой политике фальсификации материалов Великобританией по катынскому делу для использования против СССР летом 1945 года говорить не приходится и любой аргумент, настаивающий на фальсификации соответствующих показаний Шелленберга, обязан опираться на иные, конкретные доказательства, которых никто, естественно, не предоставил и не предоставит.
Ничто не свидетельствует против того, что просьба узнать у Шелленберга о Катыни была проявлением вполне искреннего любопытства, поскольку в тот момент у англичан и американцев было популярно мнение о мутности всего катынского дела.
Итак, Шелленберг действительно никогда не свидетельствовал о том, что катынское дело было немецкой провокацией, что доказывается как его собственными показаниями, так и отсутствием у него какого-либо резона подтверждать советскую версию. Это не более чем обычная газетная утка, возникшая, вероятно, из-за коверкания (умышленного или нет) слов Шелленберга о неэффективности немецкой пропаганды по этому делу (деталь же о фальсификации могил, очевидно, позже амальгамировалась в его якобы показания какими-то горе-журналистами из лжесвидетельства Йохансена).
Понятно, что все это не остановит фальсификаторов истории - катынских отрицателей, которые используют давно известную, давно опровергнутую, вполне очевидную утку в целях уродования истории, вроде пропагандиста Д. Тихонова из Смоленска, ранее уже пойманного за руку на распространении лжи о "Горбике", и сейчас опубликовавшего целую статью в Правде, полную лживых заявлений вроде того, что "исследователи до сих пор не замечали этой заметки". Сей кликуша даже пытается убедить читателя в вероятности версии о полной фальсификации захоронений, не замечая, что она, помимо полной абсурдности и практической невозможности, полностью противоречит официальной советской версии. Впрочем, современные катынские отрицатели никогда не отличались не только честностью, но и умом.