Расшифровка аудиозаписи допроса свидетеля Д.С. Токарева 20 марта 1991 г.^[1]

Участники допроса:

АЯ – Яблоков Анатолий Юрьевич, следователь;

ДТ – Токарев Дмитрий Степанович, свидетель;

НЗ – Зотов Николай Петрович, специалист видеозаписи.

АЯ: Город Владимир, 20 марта 1991 года. Военный прокурор второго отдела Управления [ГВП] подполковник Яблоков Анатолий [Юрь]евич с участием специалиста сотрудника [У]КГБ СССР по Владимирской области Зотова Николая Петровича с соблюдением требования статей 157, 158 и 160 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР допросил в качестве свидетеля с применением звуко- и видеозаписи следующего свидетеля. Ваша фамилия, имя, отчество?

ДТ: Токарев Дмитрий Степанович^[2].

АЯ: Число, месяц, год рождения?

ДТ: 1 октября 1902 года. Почти ровесник века.

АЯ: Место рождения?

ДТ: По прежнему названию?

АЯ: Да.

ДТ: Село Исаево-Дедово Оренбургской губернии и уезда.

АЯ: Образование?

ДТ: Ну, образование как считать? У меня систематического образования было мало… Я окончил высшую пограничную школу. Полнокурсную. Дипломов тогда не давали, сейчас эта школа носит название Института погранвойск Советского Союза. Вот это мое главное образование.

АЯ: Партийность?

ДТ: Член КПСС с 1927 года.

АЯ: В настоящее время Вы на пенсии?

ДТ: Да, давно пенсионер.

АЯ: С какого года.

ДТ: С 54 года.

АЯ: Семейное положение?

ДТ: Женат.

АЯ: Отношение к военной службе?

ДТ: Ну, в отставке сейчас.

АЯ: Ваш домашний адрес?

ДТ: Вот эта самая, где Вы сидите, улица…, город Владимир, улица Володарского, номер 11, квартира 1. Раньше я весь дом занимал, как теперь принято говорить, на двух уровнях. А потом, когда мы вдвоем остались, я верхний этаж отдал. Остались внизу.

АЯ: Не судимы?

ДТ: Никогда не был судим.

АЯ: Национальность?

ДТ: Русский.

АЯ: Дмитрий Степанович, я в соответствии с законом должен предупредить Вас об уголовной ответственности...

ДТ: Это мне известно…

АЯ: … по статьям 182, 181 Уголовного кодекса Российской Федерации за отказ и уклонения от дачи показаний и дачу заведомо ложных показаний.

ДТ: Правильно.

АЯ: Подпишите.

АЯ: Допрос начат в 10 часов 45 минут. Перед началом допроса его участники уведомлены о применении в соответствии со статьей 141…

ДТ: Не понял, поближе… И Вы ко мне поближе.

АЯ: Перед началом допроса его участники уведомлены о применении в соответствии со статьей 141 УПК Российской Федерации видеозаписи с применением видеокамеры «Панасоник М-7» на видеокассету ивеге [!?]-180 минут. Видеозапись будет осуществлять специалист Зотов Николай Петрович. В соответствии со статьей 133-прим Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации специалисту разъяснено, что он обязан участвовать в следственном действии для производства видеозаписи и вправе делать заявления, подлежащие занесению в протокол. За уклонение от выполнения обязанностей предусмотрена ответственность. Вам понятно это?

НЗ: Понятно [нрзб].

АЯ: Дмитрий Степанович, Вас уже допрашивали по этому делу?

ДТ: Да, был такой случай^[3].

АЯ: Вы подтверждаете ранее данные показания?

[просмотреть видео с этого момента]

ДТ: Я подтверждаю ранее данные показания, вот, но хочу маленькое уточнение сделать. На вопрос, который... товарища, который меня допрашивал, как пересылались приговоры из Москвы в Калинин, через меня или помимо, я тогда показал, что через меня. Хочу уточнение внести, я потом подумал и точно теперь помню, что ответственные работники, приехавшие из Москвы для руководства этой операцией, а в числе их были старший майор госбезопасности Синегубов – бывший начальник Главного управления по обслуживанию железнодорожного транспорта^[4], потом Блохин – комендант НКВД СССР^[5] и комбриг Кривенко – начальник Главного управления конвойных войск^[6]. Они и руководили всем делом. Я должен немножко вернуться назад и заметить следующее: когда нас вызвали в Москву для того, чтобы объяснить, какая операция предстоит нам, а это было примерно в марте месяце тридцать… сорокового года, вызвали меня не одного, помимо меня вызвали еще первого заместителя моего Павлова^[7] и коменданта Рубанова^[8]. Не объяснили причину вызова, и мы ехали, Павлов еще шутил в дороге на заднем сиденье машины: «Со своим комендантом едем» а коменданты, чтобы Вы знали, это, выполняли, приводили в исполнение смертные приговоры. Так вот, когда мы приехали, там еще… да, нас направили сразу же к Кобулову. Тогда он, по-моему, занимал должность заместителя Берия… А может, еще до этого, до назначения его, он сначала был начальником следственной части назначен^[9], после 17 ноября 38 года ‑ а эту дату я потом еще Вам напомню, она имеет большое значение. К Кобулову нас направили, когда мы зашли, там были... было человек, наверное, около 15–20, я сейчас не помню. Никого из тех, кто там присутствовал, я не знал, кроме самого Кобулова, у которого бывал. Кобулов нам объяснил, что есть указание высшей инстанции, – он нам, правда, не называл эту высшую... то есть нам не называл эту высшую инстанцию по имени, потом только я узнал, что было решение Политбюро, – о расстреле представителей карательных органов Польской республики, которые были захвачены в плен при вхождении нашем на восточные... на территорию восточных областей Польши. Когда говорят о расстреле польских офицеров, я считаю это не совсем правильно. Там офицеров было гораздо меньше, чем людей рядовых. Кто расстреливался, как мне потом стало известно: все полицейские, независимо от чина, начиная с младших, все тюремные работники, все пограничники, начальники пожарной службы – вот, пожалуй, и весь контингент. Если там среди военнопленных оказывались просто служащие войск, то есть я имею в виду офицеров, то их отправляли в другие лагеря, куда – мне неизвестно. Тем более прошло больше полувека... Так что я вношу уточнение такое: не офицеров расстреливали, а представителей карательных органов Польши.

АЯ: Ясно. Дмитрий Степанович, это по Вашему лагерю только, да?

ДТ: Да, я говорю только о лагере, который был на территории Калининской области. Второе, что я прошу учесть: этот лагерь занимал там, как бы, положение... ну, независимое совершенно от Управления НКВД по Калининской области. Он подчинялся непосредственно Москве. Занимал он как бы экстерриториальное положение на территории Калининской области, и мои работники не имели к нему, к этому лагерю, решительно никакого отношения, никакого. Там был свой особый отдел, там были свои работники, положенные по штату, начальник лагеря, которого я один раз видел, один-единственный раз, но с ним не разговаривал [нрзб] я просто, когда мы туда приехали, посмотрели, я его увидел, вот и все. Даже фамилию его назвать вряд ли могу, и фамилии других сотрудников… за давностью времени да и за ненадобностью… они мне не были нужны.

АЯ: Ну, уточним.

ДТ: Да, и теперь третье уточнение – я указал при допросе прошлый раз, что все приговоры (так как я потом выяснил, это были не приговоры, а просто списки, кого надлежит расстреливать) пересылались через меня. Это не так. Пересылались они так: вот эти названные мною Блохин, Синегубов, Кривенко жили в салон-вагоне на станции, в тупике. Вот, и там они спали, там они ели, вот, и пересылать нужно было только через Управление. Адресовывалось примерно так: «Калинин, Управление НКВД, для Блохина»^[10]. Кто из них был старший, мне трудно судить, потому что, если адресовано Блохину, то значит, надо было, видимо, считать его старшим этой группы, а по чину, будем так говорить, старший это Синегубов...

АЯ: Старший майор был.

ДТ: … он два ромба носил, старший майор госбезопасности. Но я этих подробностей не знаю.

АЯ: Дмитрий Степанович, Вы вот говорили, что Вас вызвали туда, на беседу у Кобулова, а о чем была беседа? Какой инструктаж Вы получили?

ДТ: Инструктаж такой, что... я уже Вам немножко сказал. Кобулов говорит: «Мы Вас собрали для того, чтобы Вам сказать, что состоялось решение высшей инстанции расстрелять некоторых военнопленных, взятых... захваченных в Польше». Я, когда узнал о масштабах операции, по-честному говоря, хоть и не робкого десятка, все-таки пограничник... Я говорю: «Богдан Захарович, – обращаясь к Кобулову, – позвольте мне после того как будет беседа закончена остаться, я хочу с Вами поговорить тет-а-тет». – «Хорошо, оставайся». Я остался. Когда остался, говорю: «Я в таких операциях никогда в жизни не участвовал, тем более, когда я узнал о масштабах этой операции, я боюсь, что я ничего не смогу сделать». – «А мы на Вас, – говорит, – и не рассчитываем!» – зло сказал! По сути дела, он мне объявил о моем служебном несоответствии. Как? «Мы на Вас не рассчитываем, мы Вас пригласили для того, что, поскольку на территории Вашей области будет эта будет операция проходить, и без помощи Ваших работников тут не обойтись, вот, мы пригласили Вас и заместителя... первого заместителя для того, чтобы кто-нибудь из Вас знал о том, что происходит». – «Благодарю Вас, мне все ясно». И я вышел из кабинета Кобулова с облегченной душой, вот.

АЯ: Дмитрий Степанович, а вот что сказал Кобулов, сколько человек должно было быть расстреляно?

ДТ: Он сказал – около 14 тысяч человек. Всего, по всему Советскому Союзу.

АЯ: А где именно, в каких лагерях, он не называл Вам?

ДТ: Называл, но сейчас не могу сказать, знаю, что... Знаю, что в Смоленской области и, по-моему, в Харьковской, вот там, по-моему да, и в Харьковской – оттуда были вызваны начальники Управлений тоже, для того чтоб они знали, что на территории их областей будет происходить.

АЯ: Дмитрий Степанович, я прошу повторить еще раз – когда это было? Когда это было – беседа у Кобулова?

ДТ: По-моему, это было в марте месяце сорокового года. Почему мне запомнилось это, мне тогда же присвоили звание майора госбезопасности, я до того был полковником, носил зеленые петлицы пограничных войск, все надеялся вернуться в пограничные войска, считал себя более компетентным именно в погранвойсках, но мне не удалось это сделать. Вот так, в марте месяце 40 года, число я боюсь сказать^[11].

АЯ: Дмитрий Степанович, а решение Политбюро когда состоялось по этому вопросу?

ДТ: Вы знаете, я узнал о том, что было решение именно Политбюро – в присутствии Николай Петровича... Вас зовут?

НЗ: Да-да-да.

ДТ: В присутствии Николай Петровича я говорил товарищу, который меня допрашивал, что, я даже спросил: «Что, было постановление Политбюро?» Он говорит: «Да, было». Я впервые узнал от него, а до того я знал – «высшей инстанцией». Какой высшей инстанцией? Я догадывался, выше Политбюро у нас инстанций никаких нет – седьмое небо. Только догадывался, а узнал окончательно только от Вашего представителя. Вот и все.

АЯ: Ясно. Ясно. У Вас дополнения закончились, да? Все?

ДТ: Сейчас минуточку... Да, теперь, когда я говорил о порядке пересылки приговоров, а потом, как я выяснил, это были просто списки!

АЯ: Списки, да.

ДТ: Просто для всех.

АЯ: Списки подписали, [нрзб] у меня есть целый том.

ДТ: Есть?

АЯ: Да.

ДТ: Вот, Вы их найдете. Да, убедитесь, что это так. Посылались так: «Калинин, Управление НКВД, для Блохина».

АЯ: Ну, мы посмотрим, посмотрим. Они у меня есть^[12].

ДТ: Да, примерно так. Вы найдете все. Для Блохина. Это мне... насколько мне помнится. Пересылалось это за пятью печатями, помню, причем пакеты были довольно объемистые. Вот это я хотел уточнить.

АЯ: Дмитрий Степанович...

ДТ: Да?

АЯ: ... Вам предъявляется для ознакомления приказ номер 0308 от 19 сентября 39 года наркома внутренних дел СССР Берии^[13], это том 8-й, лист дела 29–34.

ДТ: Да.

АЯ: Здесь говорится... Вы посмотрите сами, или Вам зачитать?

ДТ: Зачитать. Нечем смотреть, нечем, я не вижу^[14].

АЯ: «Организовать: Осташковский, Козельский, Старобельский и другие лагеря на территории соответственных областей для содержания польских военнопленных»...

ДТ: Да.

АЯ: И организовать эти лагеря поручалось персонально начальникам УНКВД Токареву, Куприянову^[15]…

ДТ: Вот тогда я ездил туда. Я тогда и ездил.

АЯ: Ага. Это вот именно тогда Вам... Вы ездили для того, чтобы конкретно...

ДТ: Именно тогда я туда и ездил, вот.

АЯ: А какое участие Вы принимали в развертывании на базе помещений бывшей детской колонии НКВД на острове Столбный Осташковского лагеря для военнопленных?

ДТ: Никакого. Решительно никакого.

АЯ: Потому, что...

ДТ: Я приехал туда... это я вспомнил после того, как товарищ Ваш меня допросил. Я вспомнил, что островок назывался Нилова Пустынь, на озере Селигер. Вот он был островком, а сами поляки потом построили дамбу, соединили остров с материком, будем так говорить, и он перестал быть уже островом... Никакого участия!

АЯ: Вам предъявляется следующий документ ‑ это том 8-й, лист дела 14–17. Записка по проводу Берии. «Калинин, Токареву. Номер четыреста... 4441/Б от 3 октября 39 года», с резолюцией Сопруненко^[16] от 27 декабря 39 года^[17]. Из этого документа следует, что Токарев должен был лично проверить документы и опросить каждого пленного, поступающего в Осташковский лагерь.

ДТ: Не было такого. Когда была... привозили туда военнопленных, помимо Управления, я даже не знал, сколько там было военнопленных, не знал. Но знал что: как только среди военнопленных находили... обнаруживались военнослужащие, их переводили куда-то в другие лагеря, куда-то на север, чуть ли не в Вологодскую губернию...

АЯ: Вам предъявляется для ознакомления том 8-й, лист дела 18-й...

ДТ: [продолжает отвечать на предыдущий вопрос] … видимо, там положение изменилось как-нибудь, и Токарев был не у дел. Один раз я там был. Единственный.

АЯ: … так. Этот документ – распоряжение Меркулова^[18] Токареву номер 641 от февраля 40 года. В нем говорится следующее... Ну, тут не только Вам, тут и НКВД Украинской ССР Серову^[19], Череватенко^[20], Панфилову^[21] из Смоленской области и Вам. «По распоряжению народного комиссара внутренних дел товарища Берия предлагаю всех содержащихся в Старобельском, Козельском и Осташковском лагерях НКВД бывших тюремщиков, разведчиков, провокаторов, осадников^[22], судебных работников, помещиков, торговцев и крупных собственников перевести в тюрьмы, перечислив их за органами НКВД. Все имеющиеся на них материалы передать в следственные части УНКВД для ведения следствия»...

ДТ: [прерывает] Не было этого сделано.

АЯ: …«О порядке дальнейшего направления этих дел указания будут даны дополнительно. О количестве переданных арестованных донесите»^[23]. Вот вопрос возникает, передавались ли Вам все эти...

ДТ: Не передавались!

АЯ: ... в следственную часть Вашу?

ДТ: Ничего не передавалось.

АЯ: Не передавалось, да?

ДТ: И теперь прошу учесть вот что: в Калининской области, несмотря на то, что она была очень громоздкой ‑ 74 района, 27 городов и рабочих поселков, 3 округа... там было всего 14 тюрем, в которых содержалось битком набитых 6 тысяч человек, посаженных в годы репрессий в 37-38 годах, и над этими шестью тысячами мы работали до самого начала... до начала войны, некуда было даже одного человека поместить, помимо тех, которые там содержались. Это, видимо, было написано, но потом убедились, что сделать это невозможно.

АЯ: И не делали?

ДТ: И не делали.

АЯ: Вам в УНКВД эти следственные дела не передавались?

ДТ: Ни одного дела^[24].

АЯ: Вам предъявляется для ознакомления распоряжение Берии номер 5866, адресованное начальнику УНКВД Калининской области и Сопруненко, от 31.12.39 года, в котором Вам предлагалось ознакомиться, с выездом в город Осташков, с состоянием следственной работы по подготовке дел на военнопленных на Особое совещание НКВД СССР^[25]...

ДТ: Ни разу не выезжал.

АЯ: … и принять меры к окончанию следствия на всех в январе 40 года.

ДТ: Не выезжал и ничего не выполнял, эти все циркуляры я не знаю.

АЯ: Сообщалось, что дополнительно командированы следователи: Быков – следователь, лейтенант государственной безопасности, Марисов – следователь, лейтенант государственной безопасности, Клещев...

ДТ: Не знаю этих людей.

АЯ: … Сенькин, Маклаков, Галафеев, Киселев, Волченков, Федонин, Шишкин^[26] – это вот дополнительно были командированы...

ДТ: Ни одного человека из перечисленных я не знаю.

АЯ: И дальше в этом же распоряжении говорится: «…Которые должны поступить в распоряжение начальника следственной группы Осташковского лагеря лейтенанта государственной безопасности товарища Белолипецкого^[27]».

ДТ: Понятия не имею о нем, о Белолипецком. Никакого понятия. Еще раз заявляю совершенно ответственно, что лагерь не подчинялся Управлению нашему, и никакого отношения Управление к этому лагерю не имело. Совершенно!

АЯ: Дмитрий Степанович, вопросы почему возникают: мы искали, обнаружены такие документы и поэтому,...

ДТ: Понятно. Правильно, правильно.

АЯ: ... вот видите, в документе так и говорится, и поэтому вот и возникает вопрос, какие меры принимались для ускорения следствия.

ДТ: Не было. Ни одного следственного дела Управление не вело. Ни единого!

АЯ: И от Вас никуда, эти следственные дела никуда не направляли?

ДТ: Никуда не направлял. Вы можете убедиться еще по архивным материалам, видимо, начальника Управления лагерей военнопленных Сопруненко. Я помню его фамилию. Вы не найдете там ни одного дела, чтобы было направлено на этих военнопленных, которое было бы направлено из Управления НКВД. Не велось ни одного дела.

АЯ: Вам предъявляется доклад Сопруненко Берии о проведенной работе в Осташковском лагере военнопленных в соответствии с предписанием номер 5866/б от 31 декабря 39 года, том 8-й, лист дела 18. Вот, в этом докладе о чем говорится? Говорится о том, что: «Ознакомившись с состоянием следственной работы, бригадой, возглавляемой лейтенантом государственной безопасности товарищем Белолипецким, по оформлению на Особое совещание НКВД СССР дел на военнопленных полицейских бывшего Польского государства, установил, что в целях окончания следствия в установленный срок, то есть до 1 февраля 40 года, количество следователей было увеличено до 30 человек».

ДТ: Так.

АЯ: «Увеличение произведено за счет прикомандированных работников особых отделений других лагерей и УНКВД по Калининской области».

ДТ: Я не помню такого случая, чтобы хотя бы один человек был прикомандирован. Не помню.

АЯ: «По состоянию на 6 ноября^[28] сего года было закончено и оформлено на рассмотрение Особого совещания НКВД СССР 6005 следственных дел на пленных полицейских». Это доклад Сопруненко Берии.

ДТ: Да. Но я с ним не знаком, с этим докладом.

АЯ: Вот. Вопрос опять же возникает – были Ваши следователи? Участвовали?

ДТ: Я совершенно не помню, но думаю, что ни одного следователя там не было, иначе я помнил бы.

АЯ: Ясно.

ДТ: Помнил бы… Лагерь жил совсем самостоятельной жизнью, ни в какой мере не зависящей от Управления.

АЯ: Вам предъявляется копия обвинительного заключения по делу номер 649 от 6 января 40 года в отношении Олейника^[29] в совершении преступления, предусмотренного статьей 58 пункт 13 Уголовного кодекса Российской Федерации^[30]. Поясните что Вам известно об этих обвинительных заключениях и об оформлении уголовных дел, в каком порядке и по какой статье оформлялись обвинительные заключения в отношении других военнопленных?

ДТ: Мы, повторяю, никаких следственных дел на военнопленных не вели, и поэтому я не могу ничего добавить, к тому, что я уже сказал. Никаких, ни одного дела не вели.

АЯ: И не видели обвинительных заключений?

ДТ: Не видел.

АЯ: Как оформлялись, не знали?

ДТ: Не знали. Ну раз дела не было, какое же там обвинительное заключение?

АЯ: А ничего Вам не известно о том, куда в дальнейшем направлялись эти обвинительные заключения, уголовные дела и где они сейчас находятся?

ДТ: Я думаю, что в Москве, это мое предположение. Потому что в архивах Калининской области вряд ли Вы найдете, потому что Управление НКВД Калининской области, повторяю, никаких дел на военнопленных не вело.

АЯ: Вам предъявляется для ознакомления документ «Новые штаты Управления НКВД по Калининской области» и именной список сотрудников особого отделения Осташковского лагеря за 40-й год. Поясните – сейчас, минутку, я Вам предъявлю... Вот новые штаты Управления НКВД СССР по Калининской области. Вот здесь значится начальник управления Токарев, зам. начальника управления Павлов...

ДТ: Так, правильно.

АЯ: Зам. начальника управления по кадрам Борисов^[31]...

ДТ: Правильно.

АЯ: Помощник начальника управления по отделам не УГБ НКВД Качин^[32]...

ДТ: Правильно.

АЯ: Секретарь партбюро Васильев, секретариат: Нестеров, Белов, Кадмер, Сучкова, Ефимова, Лебедева, Козлова.

ДТ: Так.

АЯ: Следственная часть...

ДТ: Всех этих людей я знаю.

АЯ:... Митрофанов, Фигарь, Горшков...

ДТ: Горшков.

АЯ:...Коренев, Жариков, Иванов, Савин, Образцов, Калмыков, секретарь Цыбанова и стенографистка Лапина... И комендатура: комендант – старший лейтенант госбезопасности Рубанов^[33]...

ДТ: Рубанов. Сошел с ума.

АЯ:...Белогорлов^[34], Тикунов^[35], Ерухов, Разумов, Жигунов, Поляков, Щербаков, Панкратьев, Кружков…, техники, бухгалтеры, завскладом Сорокин, Кузнецов, Журавлев, Иванов.

ДТ: Этих людей я не помню, не знаю.

АЯ: Шоферы: Александров^[36], Занова, Осипов^[37], Сухарев^[38]...

ДТ: Да, этот мальчик-шофер.

АЯ:...Писарев, Фоцкий, Глазков, Богданов^[39], Журавлев^[40]...

ДТ: Хороший шофер Богданов.

АЯ:... Кувыркин, Разоренов, Соколов...

ДТ: Разорёнов.

АЯ: Разорёнов. Но здесь «е» стоит. Соколов, Скородумов^[41], … Соболев, Арсеньев, Лысенков, Женьков, Садовников, Красновидов^[42].

ДТ: Да.

АЯ: Вот штаты теперь Осташковского лагеря тоже. «Список личного состава Осташковского лагеря НКВД СССР по состоянию на 27 мая 40 года»^[43]. Здесь значится начальник лагеря Борисовец^[44], комиссар Юрасов^[45]...

ДТ: Вот сейчас напомнил ту, что забыл, фамилию – Борисовец, правильно.

АЯ:...Юрасов, зам. начальника лагеря Соколов^[46], пом. начальника лагеря Половинюк^[47]...

ДТ: Не знаю.

АЯ: ...дежурный комендант Мельников^[48], Борисов^[49], Адась^[50]… И особое отделение: начальник отделения старший лейтенант госбезопасности Корытов Григорий Васильевич^[51]...

ДТ: Нет, не знаю. Понятия не имею.

АЯ: ... Боровков Иван Михайлович^[52], Рябушкин Дмитрий Иванович^[53], политконтролеры: Приставакин Михаил Филиппович^[54], Комаров Алексей^[55], переводчик Гудович^[56], делопроизводитель машинистка Колупатина^[57].

ДТ: Кроме самого Борисовца я ни одного человека не знаю.

АЯ: [нрзб] Понятно.

ДТ: Не помню ни одного.

[просмотреть видео с этого момента]

АЯ: Поясните, кто и когда из указанных бывших Ваших сотрудников был причастен к работе с польскими военнопленными? Это вот я зачитал…

ДТ: Кто расстреливал?

АЯ: Нет, не только расстреливал, я сейчас дочитаю: кто вел уголовные дела и готовил их на Особое совещание НКВД СССР, кто приводил в исполнение решения о расстрелах, кто и на каких автомобилях вывозил расстрелянных, каким маршрутом, каким образом хоронили?

ДТ: Надо сказать, что участвовали в основном в расстрелах шофера, некоторые надзиратели. Я вот хорошо знаю, что мой шофер Сухарев активно участвовал. Потом он застрелился сам. Теперь, значит, Богданов, мой же шофер, тоже принимал участие, но тот только возил уже расстрелянных, вот. А Сухарев в расстрелах принимал участие, и мне еще хвалился, что вот он сегодня «поработал здорово». Так... ну, надзирателей я, конечно, не помню сейчас по фамилиям, не могу сказать – видимо все, кого Вы перечислили, принимали то или иное участие в приведении в исполнение приговоров.

АЯ: Потому что, Дмитрий Степанович, возникает такой вопрос: шесть с лишним тысяч человек… значит, было большое количество было и тех, кто участвовал в расстрелах? Большая масса людей.

ДТ: Всего человек около тридцати участвовало^[58].

АЯ: Около тридцати?

ДТ: Около тридцати человек.

АЯ: Так можно считать, что вот эта комендантская команда, которую я Вам зачитал...

ДТ: Вот комендант был, во главе с комендантом, сам Блохин принимал участие, причем на меня произвело жуткое впечатление, когда в первый раз зашли ко мне в кабинет Блохин, Синегубов и Кривенко – «Ну пойдемте, начнем. Пойдем!» – отказаться было трудно. «Пойдем». Кстати говоря, хотел убедиться сам я. В камеру, где расстрел производился, я не заходил, там технология была отработана Блохиным, вот, вместе с комендантом нашего Управления Рубановым обшили кошмой двери, которые выходили в коридор, чтобы не были слышны выстрелы в камерах. Потом выводили осужденных, будем так говорить, через коридор, сворачивали налево. Тут «красный уголок». В «красном уголке» сверяли по списку, совпадают ли данные, установочные данные, нет ли тут ошибки. Вот, а потом, когда удостоверялись, что это тот человек, который должен быть расстрелян, тут же надевались на него наручники и вели его в камеру, где производился расстрел, стены которой были тоже обшиты звукопоглощающим материалом. Вот и все.

АЯ: А как сами расстрелы производились, Вы не видели?

ДТ: Нет, не видел. По-честному говоря, это было страшно неприятно.

АЯ: Дмитрий Степанович, ответьте, у нас вот есть официальное сообщение немецкое, там эксперты пришли к выводу, что расстреливали… два человека держали за руки, нагибали человека, а третий стрелял в затылок из пистолета, вот. А вот в этом случае как расстреливали?

ДТ: Звонок... Извините, пожалуйста…

[пауза]

ДТ: Ну Вы знаете, газетная информация часто грешит неточностями. Вы это знаете…

АЯ: Да.

ДТ: Я не думаю, чтоб три человека, два человека держали за руки, третий стрелял… Не думаю, чтоб это было так. Приводили в камеру и били в затылок, вот и все.

АЯ: Ясно. Ну вот, Дмитрий Степанович, насколько я Вас понял, значит можно считать, что в расстрелах участвовало примерно тридцать человек, и это...

ДТ: Это приблизительная цифра [нрзб], приблизительно.

АЯ: … то есть те лица из комендантской команды, которые я зачитал…

ДТ: Да, и надзиратели некоторые, и начальник внутренней тюрьмы Цуканов^[59].

АЯ: Цуканов был начальником внутренней тюрьмы?

ДТ: Цуканов. Начальник внутренней тюрьмы, хорошо его помню, он, правда, не принимал участия в расстрелах, но его, видимо, нельзя было отвести, потому что он должен знать, что у него в тюрьме творится. Потому что тюрьма на это время очищалась от арестованных, переводили в другую тюрьму арестованных, а тут только те, которые подлежали расстрелу.

АЯ: Ясно. Ну, мы тогда еще вернемся к этому вопросу более подробно в дальнейшем, чтобы мы понимали...

ДТ: Я вот хочу тут как раз, по-моему, кстати будет сказать... Зрелище это, видимо, страшное, хотя бы потому, что Рубанов сошел с ума, Павлов, мой первый зам., застрелился, теперь Сухарев, мой шофер, застрелился, сам Блохин застрелился... вот что это значит.

АЯ: Да. А Павлов, он принимал участие в расстрелах?

ДТ: Нет.

АЯ: Нет?

ДТ: Расстрелы производились шоферами и надзирателями.

АЯ: Дмитрий Степанович, Вам предъявляется письмо начальника Осташковского лагеря Борисовца – Токареву, исходящий номер 37 от марта 40 года, том 8 из дела 39...

ДТ: … [дополняя ответ на предыдущий вопрос] Вот Качин принимал участие. Качин, помощник. Было приказано выделить необходимое число людей для оказания помощи в такой-то операции, все. Заместитель по кадрам подбирал людей, и вот...

АЯ: Я зачитаю этот документ...

ДТ: Давайте!

АЯ: Который огласил сейчас. Значит, в нем говорится: «Согласно распоряжению народного комиссара внутренних дел товарища Берия о разгрузке лагеря начальник Управления НКВД по делам военнопленных майор Сопруненко своим письмом № 25/1869 от 23 ноября 40 года сообщил Вам о необходимости дачи лагерю назначения тюрем для направления указанных военнопленных. Для ориентировки сообщаю...». Тут сообщается контингент, который содержался: полицейские, тюремщики, провокаторы, осадники. И дальше: «Прошу указать, в какие тюрьмы и какой контингент будет направлен. Одновременно прошу указать первый пересыльный пункт ОИТК УНКВД». Этот запрос Вам посылал Борисовец, Борисовец направлял его Вам в марте 40 года^[60].

ДТ: Ничего сказать не могу, я не помню этого документа и убежден, что мы никого никуда не направляли из лагеря^[61], этим делом занимался сам Сопруненко. Сам Сопруненко. В Москве решались такие вопросы. В моих тюрьмах, повторяю еще раз, места для расселения этих людей не было, вот, и не могло быть даже речи о том, чтобы в какую-то тюрьму перевести хотя бы небольшое число польских военнопленных. Не могло быть и речи! Забиты были!

[просмотреть видео с этого момента]

АЯ: Дмитрий Степанович, какое оружие было на вооружении у Вас и у других офицеров НКВД?

ДТ: Табельное оружие – ТТ, у меня, правда, был немецкий маленький карманный пистолет «Вальтер», причем когда приехал... приехали Блохин, Синегубов и Кривенко, привезли с собой целый чемодан пистолетов. Оказывается, пистолеты быстро изнашиваются. И вот чемодан пистолетов привезли.

АЯ: А какие пистолеты привезли?

ДТ: Пистолеты «Вальтер».

АЯ: «Вальтер»?

ДТ: «Вальтеры». По-моему, «Вальтеры».

АЯ: «Вальтеры» были, а других не было?

ДТ: Я не помню. Может быть, были и другие.

АЯ: А патроны какие к этим пистолетам?

ДТ: Ну, «Вальтер» известный пистолет – «Вальтер номер два», а какой калибр, я не знаю. Сейчас бы не сказал, когда-то знал.

АЯ: Наши патроны к нему не подходят?

ДТ: Наши патроны? Нет.

АЯ: Нет?

ДТ: По-моему, нет.

АЯ: А фирмы «Геко» патроны?^[62]

ДТ: Какие?

АЯ: «Геко», «Геко».

ДТ: Не знаю, не могу сказать.

АЯ: Так...

ДТ: По крайней мере я знаю о них не больше, чем знают другие.

АЯ: А у других офицеров НКВД в Вашем Управлении, в центральном аппарате, какие были пистолеты?

ДТ: Ну, полагался ТТ, такой – наш, тульский, токаревский тульский.

АЯ: Ну, а как правило, какие имели?

ДТ: А?

АЯ: Как правило, какие имели?

ДТ: Сейчас трудно сказать. Не возбранялось иметь и другое оружие.

АЯ: А где его можно было взять, другое оружие?

ДТ: Знаете [нрзб], вот я, например, получил от партизан во время войны, у меня «Вальтер» был… виноват, это был, наверное, еще другой, пожалуй, были [нрзб, возможно: "ревОльверы"] еще наганы.

АЯ: Наганы?

ДТ: Пожалуй, да. Ну, я не могу утверждать, прошло больше полувека. А мне партизаны подарили в одном случае «Вальтер», в другом случае «Парабеллум». В третьем случае шпагу, убили одного немецкого генерала и шпагу его подарили, преподнесли мне в торжественной обстановке. У меня есть серия книг по партизанскому движению, а я руководил партизанским движением в Калининской области на оккупированной части Союза. Вот, в торжественной обстановке преподнесли мне сувенир [нрзб]. Потом я работал в милиции, когда уволился…

АЯ: Дмитрий Степанович...

ДТ: ...а шпага красуется в Калинине, теперь в Твери, как мне писали, занимает там место в качестве экспоната в музее партизанской славы.

АЯ: Дмитрий Степанович, а у кого было на вооружении оружие иностранного производства из сотрудников НКВД?

ДТ: Не могу вспомнить.

АЯ: Понятно.

ДТ: Не могу вспомнить.

АЯ: Насколько я Вас понял, польских военнопленных расстреливали из «Вальтеров», да?

ДТ: Из «Вальтеров».

АЯ: Из «Вальтеров»?

ДТ: Из «Вальтеров». Это я хорошо знаю, потому что привезли чемодан с «Вальтерами».

АЯ: А вот из комендантского отделения Вашего, водители, они стреляли вот из этого привезенного?

ДТ: Из этого привезенного, да. Этим руководил Блохин сам, давал пистолеты, когда кончается «работа», в кавычках «работа», пистолеты отбирались, и запирал их сам Блохин.

АЯ: Дмитрий Степанович, а вот вопрос такой вот: что за интерес был, например, водителям, у которых не входило в их обязанности заниматься расстрелами?

ДТ: Как Вам сказать. Я одного товарища, я считал, что я его спасаю от смерти. Дело в том, что, когда мы получали инструктаж у Кобулова, я задал вопрос: первого секретаря обкома надо поставить в известность? «Ни в коем случае. Ни одного живого свидетеля быть не должно». И вот один шофер, я не помню сейчас его фамилию, отказался. Я боялся, как бы его не приказали расстрелять как свидетеля. Я вызвал его к себе и говорю: «Миша, ты коммунист, так и так». Взял грех на душу. Но я в целях таких, чтоб сохранить его как человека.

АЯ: Не помните его фамилию?

ДТ: Нет, не могу вспомнить, не могу... Не могу вспомнить^[63].

ДТ: Теперь вот что, прошу обратить внимание. Я Вам уже говорил, когда Кобулову я объяснил, что я никогда не принимал участия в подобных операциях и боюсь, что я не справлюсь, ответ был: «Мы на Вас не рассчитывали». И вот потом мне... я встретил в коридоре как-то Блохина, вскоре после того, когда была «работа» закончена, я уж тоже начал называть это «работой»… Встретил в коридоре НКВД, он говорит: «Что против Вас имеет Кобулов? Я, – говорит, – решил и Вас в список для поощрения записать, поскольку Вы же все-таки начальник, и премию. А он, – говорит, – взял и собственноручно вычеркнул». И Вы найдете наверняка в финотделе, в архивах финотдела список людей, награжденных месячным окладом за участие в этой операции. Фамилии Токарева Вы там не найдете.

АЯ: Понятно.

ДТ: Не найдете. Я был рад – рад тому, что я не получил сребреники.

АЯ: Понятно… Дмитрий Степанович, а вот скажите, часто поощряли, вообще-то, окладами сотрудников?

ДТ: Сейчас сказать трудно. Ну, пожалуй, редко.

АЯ: Редко, значит, там можно обратить внимание сразу, да? после этого кого поощрили?

ДТ: Да… Конечно, при желании можно было догадаться.

АЯ: Ясно. Вам предъявляется записка по проводу номер 4445/б от октября 39 года^[64] том 8 из дела 119–120... В этом документе Берия предписывал Токареву и Борисовцу развернуть работу по вербовке агентов среди военнопленных Осташковского лагеря и населения, предложить военнопленным все ценности и деньги, которые у них имелись, сдать на хранение администрации лагеря под квитанции. Поясните, как поступили с ценностями и деньгами польских военнопленных? На какую примерно сумму их было собрано?

ДТ: Тяжелый случай… Я не помню этой записки совершенно. Причем ценности отбирались в лагере, и лагерь ими распоряжался. Куда он их направлял, я не знаю. Во всяком случае, через финотдел Управления НКВД эти ценности не проходили. Знаю об одном случае, мне доложили, таком: когда привели человека в красный уголок, чтобы сверить со списком его установочных данных...

АЯ: Перед расстрелом, да?

ДТ: Перед расстрелом, да, он говорит: «У меня в поясе зашиты золотые монеты», я не помню сколько, но монет порядочно, штук наверное, 25–30, все червонцы, по десять рублей, царской чеканки. Вот этот случай я помню, мне даже показали их. Это было сдано в финотдел, я направление куда следует написал.

АЯ: А показания к делу есть?

ДТ: Что-что?

АЯ: Говорю, эти показания к делу... показания этого военнопленного есть?

ДТ: Нет-нет, никаких показаний. Ни один военнопленный нашими работниками не допрашивался, и перед расстрелом ни одного слова не фиксировалось.

АЯ: Дмитрий Степанович, Вы не знаете, сколько ценностей и какие...

ДТ: Ничего не знаю, понятия, понятия не имею!

АЯ: … и на какую сумму?

ДТ: Понятия не имею!

АЯ: А вот этого военнопленного Вы не помните?

ДТ: Ну откуда?

АЯ: Понятно, время прошло...

ДТ: Не помню, не помню.

АЯ: Ясно.

ДТ: Вот ведь сам сказал, что [нрзб]. Он, видимо, почуял что-то и говорит: «Вот у меня золотые монеты». Может быть, и хватался за соломинку, что дескать откуплюсь этими деньгами… не знаю, чем он руководствовался.

АЯ: Дмитрий Степанович, Вам предъявляется акт (это том 9-й) от 11 февраля 39... 40 года. Так, тут говорится: «Нижеподписавшиеся, с одной стороны из Осташковского лагеря НКВД Мащов, ответственный дежурный Мельников, и с другой стороны из особого отдела УНКВД Калининской области, составили настоящий акт, что первый сдал, а второй принял военнопленного Островского В. для доставки в Управление НКВД Калининской области на основании распоряжения начальника особого отдела УНКВД от...» – тут дата есть – «Номер 1415П с учетным делом и именным списком». Подпись Мащев, подпись Мельников и подпись Денежкин^[65].

ДТ: Я поясню. Особые отделы не подчинялись территориальным органам. Совершенно.

АЯ: Даже те, которые УНКВД?

ДТ: Даже которые УНКВД. Вот особый отдел... тогда был Калининский округ, военный округ. Особый отдел Калининского округа помещался в моем здании, но никакого отношения к нам не имел. Он на нижнем этаже занимал комнат, наверное, шесть–семь. Вот и все. И Управление наше не имело к этому никакого касательства. Решительно. Начальником особого отдела тогда был Затенепин. Если потребуется, надо его... Затенепин^[66].

АЯ: Значит, это не к Вам?

ДТ: Это не к нам. Но поскольку особый отдел находился в здании Управления НКВД, так и написали.

АЯ: А вот, может быть, Вы могли бы пояснить, с какой целью нужно было этого военнопленного в одиночном порядке в таком отправлять?

ДТ: Понятия не имею, даже в первый раз об этом я слышу.

Теперь говорите, что вот, насчет вербовки – Токареву, Борисовцу было предписано развернуть вербовочные работы... и так далее. Слушайте, разве среди смертников вербуются люди? Какой смысл вербовать людей, которых завтра должны расстрелять? Какая-то нелепица^[67].

АЯ: Так, Вам предъявляется препроводительный [!] к протоколам допросов (это том 9-й). Так, первое: «Начальнику Главного военного управления по делам военнопленных Сапруненко». Так, и текст такой, это от 15 мая 40 года, номер 65742: «В дополнение к нашему номеру такому-то от 25 апреля 40 года направляем протокол допроса на Шапковского С.И., упомянутое на трех листах»^[68]. И подпись ‑ зам. начальника следственной части УНКВД Калининской области, капитан государственной безопасности Шифрин^[69]. И вторая подпись ‑ следователь следчасти УНКВД по Калининской области младший лейтенант госбезопасности Савин^[70].

ДТ: Да. Я и Шифрина и Савина помню сейчас, помню, но вот этого случая я совершенно не помню. Видимо, какое-то частное было задание, видимо, частное задание.

АЯ: Видимо, все-таки они принимали какое-то участие...

ДТ: Это редчайший случай, может быть даже, единственный случай.

АЯ: Вот еще один такой документ, то же самое, значит, это от мая 40 года номер 65708, и здесь речь вот о чем: «При этом направляем следственное дело за номером 21554 на бывшего польского гражданина Чирек Иосифа Казимировича, обвиняемого в преступлении, предусмотренном статьей 54 пункт 13 УК Украинской ССР, на Ваше распоряжение». Шифрин и Савин подписали^[71].

ДТ: Понятия не имею. Частные задания могли быть.

АЯ: Вот еще одно такое же: «При этом направляем три следственных дела на бывших польских граждан, обвиняемых в преступлениях, предусмотренных статьей 54 пункт 13 УК Украинской ССР, на Шапковского, на Хайнрих и Адамчука»^[72]. Подпись – Шифрин, Савин… Опять же поляки.

Может, они^[73] все-таки участвовали в этом расследовании?

ДТ: Нет. В этой операции никакого участия. Ответственно заявляю. Я предупрежден об ответственности за такое. И знаю порядок. Могу говорить только правду.

АЯ: Вам предъявляется письмо Сопруненко Токареву, в котором сообщается... (это том 9‑й) ... следующее... Это 19-го мая 40-го года, и сообщается: «По распоряжению замнаркома внутренних дел Союза ССР комиссара государственной безопасности первого ранга Меркулова, возвращаю следственное дело номер 21554 на арестованного Чирек Иосифа Казимировича, для направления его на рассмотрение в Особое совещание при наркоме внутренних дел». Значит, это письмо Сопруненко, приложение к делу, и указано – Токареву, лично^[74].

ДТ: Не помню. Собственное задание, повторяю, могло быть.

АЯ: А вот с какой целью могло такое дело быть направлено на польского военнопленного? Сопруненко Вам направил?

ДТ: На Особое совещание?

АЯ: Вам. Вам направил дело, для того, чтобы Вы его направили на Особое совещание^[75].

ДТ: Я удивлен. Я просто удивлен, я удивлен, удивлен! Какой смысл был направлять его ко мне? Удивлен.

АЯ: Таких случаев Вы не помните?

ДТ: Я случай вот какой помню, хочу Вам рассказать. Как легко распоряжались человеческой жизнью. Однажды звонит мне личный секретарь Кобулова, Якимов, был такой: «Товарищ Токарев, сейчас Богдан Захарович будет с Вами говорить». Я беру трубку: «Слушаю». – «Слушай, Токарев. Там у тебя есть один человек, приговоренный уже к расстрелу. Да, в Калининской области есть человек, приговоренный уже к расстрелу. Он является племянником Михаила…». Был у нас кинорежиссер польский, как его… он еще был у меня в кабинете один раз, вместе с Жаковым, артистом, киноартистом известным^[76]. Как его?... забыл, потом вспомню. Так вот: «Его зачеркнуть, зачеркнуть надо».

АЯ: То есть не направлять на расстрел?

ДТ: Не надо расстреливать. А он уже доставлен в Калинин, чтобы ночью расстрелять. Я немедленно связался с кем-то, там не знаю уже, с кем, теперь не помню, и сам [сказал]: «Зачеркните и мне покажите, что Вы зачеркнули эту фамилию, оставьте его». Вот потом его направили в другой лагерь куда-то, куда – [не скажу, честно (?)]^[77]. Как же фамилия этого режиссера?… вот его есть картина «Тринадцать», помню, потом «Сорок первый», кажется. Видный такой был. Он польский гражданин. Он был, правда, потом автоматически принят в советское гражданство, поскольку перешел к нам^[78].

АЯ: Он же живет теперь в Союзе?

ДТ: Он умер. Я его некролог читал лет десять, наверное, назад… Знаю, что его звали Михаилом. И что он однажды был вместе с Жаковым, повторяю, у меня в кабинете.

АЯ: Дмитрий Степанович, так вот это можно расценивать так, что могли к Вам и направить такое дело, для того чтоб Вы направили на Особое совещание? Вот, в связи с тем, что Вы рассказали? Вот есть оглашенный мною документ.

ДТ: Могло быть! Но сейчас мне трудно судить. Ну, Вы сами понимаете: прошло больше полувека! Ну, округляем – полвека. Страшно большое время. Целая человеческая жизнь. И уж память у меня стала не та, что была прежде.

АЯ: Дмитрий Степанович, вот, поясните, кто направлял, вот следственные дела на польских военнопленных? В основном-то вот? Расследовать следственные дела на рассмотрение Особого совещания? Что Вам об этом известно?

ДТ: Управление к этому, повторяю еще раз, никакого касательства не имело. Сами работники лагеря направляли в Москву, а какая там была технология по каждой линии – [нрзб].

АЯ: Работники лагеря...

ДТ: Работники лагеря.

АЯ: ...или следственная группа, которая там работала?

ДТ: Видимо, да, видимо, следственная группа, которая там работала, видимо, так. Там особый отдел свой, следственная группа. Я даже знаете, что? Сомневаюсь, что настоящие дела-то заводились. Достаточно того, что установить: был полицейским. Этого достаточно, чтобы человек был расстрелян. Или был тюремным надзирателем… Достаточно для того, чтобы его расстреляли… Вот какой был порядок.

АЯ: Так следственного дела Вы сами не видели?

ДТ: Ни одного дела не видел! Ни единого!

АЯ: А обвинительное заключение? Вот мы одно, я Вам предъявил. Обвинительное заключение тоже не видели?

ДТ: Какое?

АЯ: А вот… я Вам показывал, сейчас недавно. Обвинительное заключение на Олейника.

ДТ: Что там, моя подпись есть?

АЯ: Нет-нет-нет. Я просто говорил, для примера.

ДТ: На поляков я не помню ни одного дела, нет. Не было.

АЯ: Дмитрий Степанович, а вот Вы знаете, вот сейчас порядок такой исполнения приговоров, что обычно зачитывают решение… о расстреле. Так? Тогда это было решение Особого совещания. Постановление, так. Особого совещания. Вот им зачитывали постановление Особого совещания?^[79]

ДТ: Никому не зачитывали. Ничего не зачитывали.

АЯ: Ничего не говорили? Наручники и...

ДТ: Наручники, и давай дальше.

АЯ: Мм. Понятно.

ДТ: Обычно при расстрелах присутствует прокурор. Вы это знаете, не меньше меня.

АЯ: Да.

ДТ: А тут никаких прокуроров. Никаких посторонних лиц, ничего, как таковых. Как сказал Кобулов нам, на этом совещании. Злополучном. Никаких посторонних свидетелей, никаких живых свидетелей. Всё. И прокуроры не нужны…

АЯ: Понятно... Мда... Вы на предыдущем допросе показали, что вопросами расстрела польских военнопленных занимался Сопруненко и его ведомство. Поясните, что Вам об этом известно и почему Вы так считаете?

ДТ: Я показывал, что Сопруненко участвовал?

АЯ: Нет, ну Вы сказали, что Сопруненко больше об этом известно, чем… «спросите про расстрелы у Сопруненко».

ДТ: А, безусловно, больше. Потому что он знает, он готовил всё. Он возглавлял Управление военнопленных в это время. Я его тогда впервые увидел у Кобулова.

АЯ: Он там тоже присутствовал?

ДТ: Присутствовал. Он докладывал, пояснения давал.

АЯ: Вот тогда, когда Кобулов…?

ДТ: Вот когда Кобулов нам давал указания, да-да.

АЯ: А кто кроме Сопруненко, Вас, еще там присутствовал?

ДТ: Ведь Кобулова я хорошо знаю, потому что я был у него несколько раз, потом он приезжал. Он и второй еще. Уже будучи заместителем Берия. И второй еще заместитель Берия, был такой… Сергей Никифорович… Круглов^[80]! Вот по кадрам заместитель. Приезжали ко мне. На меня написали сотрудники мои же коллективный рапорт на имя Берия, что я направо и налево отпускаю людей! Заядлых врагов. Заведомых врагов, которые сами признавались в своей вот вражеской деятельности. И подчеркивали: «Токарев – не чекист». Вот. «И он решает вопросы неправильно». И вот тогда приехали Круглов и Кобулов: «Соберите по списку, из списка, такого, такого, такого…» – то есть всех тех, кто подписал коллективное заявление. Ну, я отдал в секретариат, быстро собрали. Вот он говорит, что «приезжала комиссия к Токареву, мы не нашли никаких криминальных действий с его стороны. Токарев остается начальником управления». «А Вам, товарищ Токарев, – это уже говорил  Круглов, – предоставляется право решить вопрос, как поступить с этими товарищами, которые подписали коллективный рапорт».

Я не только их не наказал, и не… и не выгнал. Я их всех оставил, а одного даже сделал своим замести… помощником по хозяйственным вопросам, повысил. Ну, и тут стало ясно, что я поступаю правильно.

АЯ: Вот вместе... кроме Кобулова, Круглова, Сопруненко, кто еще на том совещании присутствовал?

ДТ: Из руководства, по-моему, никого не было больше.

АЯ: А из других?…

ДТ: Ну, я не знал. И вот из Харьковской области. Я только могу перепутать Харьковскую область и какую-то другую. Из Смоленской – это я не путаю, из Смоленской были люди. Я их тоже впервые там встретил. И вообще там человек было много. Я ведь в декабре месяце 38 года был назначен начальником калининского Управления. Вот. Приехал туда как пограничник в звании капитана, потом вскоре мне присвоили, дали полковника, вот. И до 40 года я был пограничником. Считал себя пограничником. Форму носил пограничника. И когда приехал из Москвы и объявил жене – она тоже со мной по границе моталась, бедная, что форму придется заменять на малиновые петлицы, она заплакала: «Жалко расставаться с пограничником».

АЯ: Дмитрий Степанович, а вот что Вам известно о том, какое отношение вот именно ведомство Сопруненко имело к расстрелам польских военнопленных?

ДТ: Все материалы шли через Сопруненко. Как к нам, так и от нас. Все шли в адрес Сопруненко. Вот так вот.

АЯ: Ясно. Ну, вот на том совещании всем задачи ставили, я так понял, и Вам в том числе. А вот Сопруненко какую задачу поставили? Кобулов там?

ДТ: Готовиться, готовить. Да, было сказано так. Что вот по нашим данным, – это Сопруненко докладывал, – должно быть расстреляно вот столько-то человек, четырнадцать тысяч человек, вот, сказал [нрзб]. Наибольшее число приходилось как раз на… по Калининскому.

АЯ: Это Сопруненко докладывал?

ДТ: Сопруненко. Потом Кобулов пояснял, что «есть решение высокой инстанции», – так что эти слова можно взять в кавычки. Я их помню до сих пор. Я догадывался, какой… какая имеется в виду высокая инстанция. Но точно я не знал до тех пор, пока мне не сказал Ваш [нрзб].

АЯ: Понятно.

ДТ: А спрашивать было неудобно, да и незачем.

АЯ: Вам предъявляется письмо Меркулова к Токареву. От 26 апреля 40 года. Поясните, о каких предписаниях идет речь?

ДТ: Давайте.

АЯ: Вот здесь такие есть резолюции: «Только лично, совершенно секретно»^[81]. Так? «Начальнику УНКВД товарищу Токареву, город Калинин. Внесите следующие исправления в предписаниях от 22-го...»

ДТ: Не понял первых слов.

АЯ: «Внесите следующие исправления в предписаниях от 22 апреля 40 года. Первое. В предписании номер 5/1 параграф 88 в отношении Перникарского Антона Адамовича 1901 года рождения. Вместо дела номер 4829 считать номер 4828. Такой же пункт второй в отношении Вавжинчак Томаша Яновича. Следующее исправление тоже касается дела номера в отношении Крушец Виктора Лаврентьевича. Четвертое исправление в отношении Пояловского Блажея Александровича. И пятое исправление в отношении Загоняч Флорияна Францевича^[82]. Что Вы можете пояснить, о каких предписаниях идёт речь? Что за [нрзб]?

ДТ: Убейте, не помню.

АЯ: Это могли быть эти вот списки предписания?

ДТ: Не знаю, ничего не могу сказать. Понятия не имею.

АЯ: По времени как раз 19 апреля 40 года.

ДТ: Да. Понятия не имею. Ну, можно ли это в голове удержать!

АЯ: Вот здесь резолюция: «Товарищу Маклярскому. Прошу сверить с нашим пред. письмом в Осташковском и доложить... в Осташковском лагере и доложить». Резолюция такая, малопонятная. «Прошу сверить с нашим пред. письмом в Осташковском и доложить». 19 апреля 40 года. Не можете пояснить, а? Какие предписания? Какие исправления? Зачем? Вот резолюция: «Только лично»^[83].

ДТ: Что это за исправления? Какую [нрзб]?

АЯ: ...только лично. Значит, должны были Вам показать?

ДТ: Наверное, наверное. А если меня не было, так первому заму.

АЯ: Вам предъявляется Ваша записка. На бланке начальника УНКВД Калининской области, на имя Сопруненко. Написано… написано собственноручно, видимо, или по крайней мере…

ДТ: Что, от руки написано?

АЯ: Да, от руки, [не] напечатано. Так. Здесь говорится вот о чём. «Начальнику управления по делам военнопленных капитану госбезопасности товарищу Сопруненко. Согласно договоренности с Вами при этом направляю материалы на военнопленных Шайковского^[84] С.И., Адамчук Е.Ю. и Хайнриха М.Ф., содержащихся в Велико-Лукской тюрьме, для соответствующего оформления. Начальник УНКВД», подпись «Токарев». Четвертое [!] 40 года^[85]. Вот такая...

ДТ: Ничего не могу сказать. Скорее всего, это знаете, что было? Потом мы частями, небольшими группками, по два человека, по три, по одному даже. Если появляется, что человек попал случайно, является военнослужащим, офицером, его должны направлять в другие места. Возможно, вот как раз здесь речь идет об этих людях.

АЯ: Угу.

ДТ: Офицеров не расстреливали.

АЯ: У Вас, да?

ДТ: Да. Ни одного офицера не расстреляли^[86]. Офицеры-полицейские расстреливались. И тюремные.

ДТ: Николай Петрович здесь?

АЯ: Дмитрий Степанович…

ДТ: Да...

АЯ: … вот расскажите, каким путем производилась транспортировка военнопленных поляков из Осташковского лагеря в Калининский УВД?

ДТ: Я говорил в начале нашей беседы, что вместе с Блохиным и Синегубовым приехал начальник Главного управления конвойных войск Кривенко^[87]. Он привел туда целый поезд тюремных вагонов. Вот в этих вагонзаках перевозились военнопленные из Осташкова до Калинина. А в автозаках уже перевозились со станции Калинин во внутреннюю тюрьму. Вот и вся технология.

АЯ: Со станции Калинин?

ДТ: Да.

АЯ: А вот в Осташкове где их грузили? И как вообще... Вот они вышли из лагеря, например... военнопленные?

ДТ: От лагеря до Осташкова их гнали в строю, пешком. До Осташкова. В Осташкове грузили их в вагоны, в вагонзаки.

АЯ: Угу. В самом Осташково [!], или на каком-то разъезде где-то?

ДТ: Ей-богу не знаю. Я ни разу не ездил.

АЯ: Так, там грузили в вагоны. Как правило, по сколько вагонов отправляли?

ДТ: Бою… боюсь сказать. Ну, я Вам должен сказать так, что в первый раз привезли 300 человек. Их оказалось слишком много. Ночь была короткая. И надо было как-то укладываться во время сумеречное. Стали потом по 250. Вот и считайте, сколько вагонов потребуется для того, чтобы битком набить туда. [нрзб]

АЯ: Два вагона, я думаю.

ДТ: Нет, что Вы. Пять-шесть-семь-восемь.

АЯ: Пять-шесть вагонов?

ДТ: Да.

АЯ: Понятно. Значит, везли их прямо в Калинин?

ДТ: Прямо в Калинин.

АЯ: И там в автозаки посадили?

ДТ: А там в автозаки – и во внутреннюю тюрьму.

АЯ: А автозаки, это, откуда были, от Вас?

ДТ: Управление… наше.

АЯ: У Вас в Управлении много автозаков было?

ДТ: По-моему, один.

АЯ: Один, да?

ДТ: Да.

АЯ: И одним успевали всё это?

ДТ: Да, задом – передом, сколько увезет.

АЯ: Только автозаком возили, другим транспортом нет?

ДТ: Нет, нет.

АЯ: А водителя не помните?

ДТ: Не помню таких подробностей, не могу. Если б я сказал, что помню, мне не надо верить. Не могу.

АЯ: Понятно.

ДТ: Тем более, это было не вчера.

АЯ: Дмитрий Степанович, с какой целью по просьбе Блохина Вы присутствовали при опросах польских военнопленных перед их расстрелом?

ДТ: Как-как?

АЯ: Вот раньше Вы дали показания, что по просьбе Блохина Вы присутствовали при расстреле польских военнопленных.

ДТ: Вы знаете…

АЯ: При, при… не при расстреле. При опросах, опросах.

[просмотреть видео с этого момента]

ДТ: При опросах. Когда сличались установочные данные. В красном уголке. Я говорил не «по просьбе», а зашли ко мне они втроем – Синегубов, Блохин и Кривенко. Я сидел в кабинете. «Ну, пойдем! Пойдем».

АЯ: Это в первый же день?

ДТ: Это в первый же день. Вот мы и пошли, и я увидел весь этот ужас. Пришли, там, через несколько минут. Надел свое спецобмундирование Блохин.

АЯ: Это какое?

ДТ: Кожаная коричневая кепка, кожаный коричневый фартук длинный, кожаные коричневого цвета перчатки с крагами выше локтей. И на меня это произвело впечатление ужасное. Я увидел палача.

АЯ: И так вот такое у всех было?

ДТ: Нет, только у него. Другие не имели отношения к расстрелу. Только он. Это у него, видимо, была спецодежда.

АЯ: Спецодежда.

ДТ: Вот такой пустяк на меня произвел впечатление.

АЯ: А что, Вам сказали при опросах присутствовать? Или как они сказали? Вот Вы говорили, что опрашивали…

ДТ: Никого не опрашивали, нет! Только спрашивали, вот, допустим: «Фамилия?» Называл фамилию. «Имя? Отчество?» Отчества у них нет, фамилия – имя. «Год рождения? Кем работал?» Всё, больше ничего. Четыре вопроса.

АЯ: И всё, да?

ДТ: Всё.

АЯ: После этого надевали наручники?

ДТ: Надевали наручники и вели дальше. До конечной станции.

АЯ: Ну, это вот Блохин попросил Вас, или это было… в виде приказа?

ДТ: Нет. Они зашли ко мне и прям: «Пойдем», – говорят. И всё.

АЯ: Но Вы были подчинены им в то время?

ДТ: Я нет, нет. Не подчинен. Не подчинен, но я обязан был им оказать помощь людьми. Что я и сделал. Я вызвал туда… вернее, зам. по кадрам Борисов был. Вот привезли вот таких-то людей. Вот. Некоторых знал сам Блохин, от Сухарева, видимо, знал Блохин. Видимо, раньше когда-то с ним имел дело, я не знаю. Причем Сухарева помимо месячного оклада еще наградили пистолетом ТТ. Из которого он и застрелился [потом].

АЯ: А Вы часто присутствовали при опросах или каждый день?

ДТ: Нет. Всего раза два или три.

АЯ: Всего раза два-три. А вот сколько всего...

ДТ: И то при… знаете, как я присутствовал? Я первый раз пришел, минут десять находился, может, пятнадцать.

АЯ: Угу.

ДТ: Сославшись на неотложные дела. Другой раз я тоже был минут, наверное … меньше еще, минут пять-шесть.

АЯ: Угу.

ДТ: Ушел.

ДТ: Потом у нас вся область была распределена между членами бюро областного, я был членом бюро областного, бюро обкома. Вот. У меня было семь или восемь подшефных районов. И я пошел в обком, чтоб мне дали командировку [нрзб] и умышленно затягиваю там дело. Вместо одного дня там – и три, и четыре в том районе [нрзб]. Приезжаю, а «свадьба» продолжается.

АЯ: И сколько они продолжали по времени, сколько это все продолжалось?

ДТ: Это долго продолжалось. Правда, работали – я уж не привык так называть – работали они не каждый день. Ну, вот считайте. Если по 250, шесть тысяч. Разделите. Ну, и получите искомое число.

АЯ: Но ведь не каждый же день приходили эти этапы?

ДТ: Не каждый. Не каждый.

АЯ: Значит, простым делением тут не получится. Вот примерно, по времени?

ДТ: Простым делением – это я оговорился. Простым делением тут ничего не сделаешь.

АЯ: Вот, Вы не помните, когда это было, встреча, когда первый раз, значит, и когда закончилось, примерно? Ну уж дату, конечно, [нет], может, месяц?

ДТ: Ну, это уже ночи были очень короткие. Это, видимо, либо в конце апреля начали, либо в самом начале мая. В самые короткие ночи.

АЯ: И примерно сколько по времени? Месяц? Два? Три?

ДТ: Нет. Это… Да, с месяц, наверное, продолжалось.

АЯ: Примерно месяц.

ДТ: Примерно с месяц.

АЯ: Понятно.

ДТ: И когда закончили все это дело… грязное, в своем салон-вагоне москвичи устроили… так, банкет, что ли. Настойчиво приглашали меня. Я не пошел. Не пошел.

АЯ: А вот не помните – выдавалось ли какое-то спиртное, тем, кто участвовал в расстреле?

ДТ: Обязательно.

АЯ: Обязательно?

ДТ: Даже обязательно. Но после того, как они возвращались уже с места проведения, с места проведения.

АЯ: А вот...

ДТ: Я Вам приведу такой пример. Когда я поднял вопрос о том: «А сколько же надо рабочих, чтоб могилы копать?» – меня подняли на смех: «Наивный Вы человек! Экскаватор нужен». Привезли с собой Синегубов, Блохин… Блохин собственно. Блохин привез с собой двух экскаваторщиков. Фамилию одного я помню, Антонов.

АЯ: Антонов, да?

ДТ: Антонов.

АЯ: А откуда он был, этот Антонов?

ДТ: Из Москвы.

АЯ: Он что, был в КГБ? В штатах?

ДТ: Да, в штатах КГБ у Блохина, в комендатуре^[88]. Да, вот надо мной, над простаком посмеялись. Что, дескать, надо экскаватор.

АЯ: А где его брали, этот экскаватор?

ДТ: Через Рубанова потом Блохин нашел. Там, в Калинине. Своим ходом доставили. К месту захоронения...

АЯ: Это где, в Медном^[89]?

ДТ: Это за Медным. Я сейчас... если б были глаза, может, я б нашел. Сейчас я ориентируюсь хорошо – относительно хорошо! – только в своей квартире. А заведите меня в Вашу квартиру, я выхода… [не найду?]

АЯ: И копали экскаватором?

ДТ: Экскаватором.

АЯ: Это Антонов, да?

ДТ: Антонов, и второго я фамилию не запомнил.

АЯ: Но он тоже, видимо, у Блохина в штате был?

ДТ: Тоже оттуда, привезенный из Москвы.

АЯ: Ясно… Ясно.

ДТ: Каждый... за каждую операцию сколько там было расстреляно сваливали в одну кучу, в одну яму.

АЯ: Вы говорите, обязательно спиртное давали. Это что, какое-то было предписание или...

ДТ: Как-как?

АЯ: Обязательно, Вы говорите, спиртное давали – это было предписание или указание какое?

ДТ: Это распоряжался всем Блохин.

АЯ: Блохин, да. А где он спиртное брал?

ДТ: Покупали! Ящиками.

АЯ: И деньги были специально на это дело отпущены?

ДТ: Это уж он распоряжался, я ни копейки не расходовал.

АЯ: Из тех, кто был причастен к расстрелу, к захоронению...

ДТ: Да, приезжали, выпивали, шли домой спать.

АЯ: А после расстрела, вот, выпивали?

ДТ: Вот после расстрела, только после расстрела. До расстрела и во время расстрела никто не пил. Только после расстрела.

АЯ: Вот Вы говорите, присутствовали при двух или трех опросах, да?

ДТ: Да.

АЯ: Всего… А сколько Вы человек опросили?

ДТ: Да я никого, я одного парнишку только спросил. Я говорю: «Сколько тебе лет?» – «Осемнадцать!» – «Где служил?» – «Погранвойска!» – «Сколько... кем работал?» – «Телефонист!». Вот я хочу лишний раз подчеркнуть на этом примере, что когда говорят о расстреле офицеров – вы… осторожно, речь идет не об офицерах.

АЯ: Понятно… А во что они были одеты, вот эти польские военнопленные, которых опрашивали?

ДТ: Ну, уж трудно сказать. Одеты были в то, в чем их захватили. Как их арестовывали, где их выискали, каким образом – я не знаю.

АЯ: Но какая-то форма одна была или кто во что...

ДТ: Нет, формы не было. Редкий человек попадется в форме.

АЯ: А какая вообще-то форма была у них, у полицейских?

ДТ: Ну, полицейских ей-богу сейчас не могу [нрзб]. Не помню.

АЯ: А вот у этого паренька из пограничной стражи какая форма была?

ДТ: Не помню, по-моему, без головного убора зашел, и улыбался так, мальчишка, совсем мальчишка. Восемнадцать лет.

АЯ: Понятно.

ДТ: «Сколько проработал?» – Начал считать по пальцам: «Шесть месяцев».

АЯ: А где они содержались, вот перед... этим опросом?

ДТ: А во внутренней тюрьме.

АЯ: Это где – в подвале, на чердаке?

ДТ: В подвале.

АЯ: В подвале, да?

ДТ: В подвале.

АЯ: Там что, у них камеры отдельные?

ДТ: Камеры, да. Все камеры были... внутренняя тюрьма к началу расстрелов поляков была очищена и [переустроена?], те, кто были, переведены в городскую пересыльную тюрьму, вот, а там содержались только эти поляки.

АЯ: Это сейчас здание медицинского института, да?

ДТ: Я не знаю, без меня это все. Между прочим, двор-то замаран, говорят, двор замаран. Там я не знаю, как выходили из положения^[90]...

АЯ: А по скольку человек в камерах содержалось?

ДТ: Не помню, не могу сказать. Я ни в одну камеру не заходил [нрзб], ни в одну, ни разу. Дальше красного уголка, где их опрашивали, ну не опрашивали, а просто год рождения... Фамилия, имя, год рождения... кем работали. Все. [нрзб]

АЯ: Ну, мы, видно, к этому еще вернемся потом, когда будем рассматривать отдание [!]^[91] УКГБ, УНКВД точнее.

ДТ: Да.

АЯ: Будем говорить подробнее [нрзб].

ДТ: Что знаю, все охотно Вам расскажу.

АЯ: Вам предъявляется рапорт Сопруненко от 4 декабря 39 года (это том 8-й, лист дела 118-й). [пауза] Так. Рапорт. Замнаркому внутренних дел Чернышеву^[92] от – подпись: Сопруненко. «Прошу Вашего распоряжения о командировании инспектора Макарова в Осташковский лагерь НКВД для окончания работы по приведению в порядок учета военнопленных и помощи следственной бригаде НКВД СССР». Подписано 4 декабря 39 года. Что Вы можете пояснить по поводу этого рапорта и протокола… [нрзб]

ДТ: Кто рапорт написал?

АЯ: Понятно, будут вопросы, да?

ДТ: Да, кто написал?

АЯ: Написал рапорт Сопруненко.

ДТ: Сопруненко?

АЯ: Угу. Нет, я просто оглашаю Вам документ для того, что может Вы поясните нам что-нибудь по поводу этих документов, может быть Вам что-нибудь известно. Кто такой Макаров?

ДТ: Давайте еще раз прочтем мне... фамилию не знаю.

АЯ: «Прошу Вашего распоряжения о командировании инспектора Макарова^[93] в Осташковский лагерь НКВД для окончания работы по приведению в порядок учета военнопленных и помощи следственной бригаде НКВД СССР».

ДТ: Вот, пожалуйста, лишний раз подтверждает то, что Управление мое не имело никакого отношения к [нрзб]. Группа работала НКВД СССР!

АЯ: Да.

ДТ: Я... не знаю, ничего не могу сказать.

АЯ: И кто такой Макаров, участвовал ли он в расследовании уголовных дел?

ДТ: Понятия не имею.

АЯ: Не знаете.

ДТ: Нет. Они действовали, действовали они самостоятельно. Сопруненко действовал самостоятельно.

НЗ: Товарищ следователь, я прошу на секунду прерваться, сменить питание на камере.

ДТ: Это ко мне относится?

АЯ: Нет-нет-нет. Это у нас... Так, это надо прерывать запись?

НЗ: Запись прервется, ну, на две секунды. Могу включить таймер времени, зафиксировать.

АЯ: Да, это нужно, давайте включим таймер времени, чтобы у нас не было потом сомнений. Вы не возражаете, если мы прервем для замены питания?

ДТ: Конечно-конечно, пожалуйста.

НЗ: Все, таймер времени включен.

АЯ: Сейчас на моих часах 12 часов 17 минут.

[Известна] ли Вам судьба старшего майора госбезопасности Синегубова?

ДТ: [нрзб] неизвестна.

АЯ: Начальника транспортного отдела НКВД СССР?

ДТ: А потом его перевели в Министерство путей сообщения, он стал главным РБ всех железных дорог. Ревизором безопасности^[94].

АЯ: Судьба Кривенко, начальника [нрзб]?

ДТ: Понятия не имею, ни разу не встречал и о нем ничего не слышал.

АЯ: Сухарева?

ДТ: Застрелился он.

АЯ: Ну понятно, он был в Казани...

ДТ: Да, застрелился.

АЯ: В конечном итоге застрелился, да?

ДТ: Правильно. Блохин застрелился, Павлов застрелился... кто-то еще застрелился. Да, Рубанов сошел с ума… [пауза] Трагедия!

АЯ: Так... Сейчас я Вам предъявлю экземпляр газеты, Вы уже смотрели его. В этой газете содержится статья, заметочка.

ДТ: Это калининская, да?

АЯ: Да, калининская. Сейчас я конкретно назову… калининская газета… А, вот. Ну, Вы посмотрели, ознакомились, да? Значит, Вам предъявляется для ознакомления первый выпуск газеты «Тверской Мемориал» от мая 90 года. Где в статье И.В. Соболева говорится о подвале и чердаке здания мединститута в городе Калинине, в частности тут говорится, что он обследовал это здание: «Обследование я начал с левой стороны главного здания, со стороны улицы Седых. Спустившись в подвал, я увидел ряды часто расположенных дверей, с наружной стороны которых имелась непростая система затворных устройств с крупными навесными замками, а на некоторых дверях имелись и смотровые устройства. Одна дверь была...»

ДТ: На каждой двери, по-моему, смотровое...

АЯ: «Одна дверь была полуоткрыта, видна была камера примерно два с половиной на два с половиной метра, ее задняя стена была разобрана и на расстоянии 0,5–0,7 метра от пола была видна вторая стена. Получалось, что вокруг камеры был коридор, закамерное пространство. Зачем? Чтобы имитировать выстукивание? Очень похоже». И дальше: «В помещениях, выходящих окнами на Советскую улицу, перегородки между камерами были сняты, но их следы на полу, стенах, потолке были отчетливо видны. Настораживало то, что здоровенная штукатурка была отбита на большую высоту. Кому это потребовалось? Но особенно поражало третье помещение, со стороны Волжского проезда. Это был довольно большой зал, достаточно освещенный. В нем поначалу озадачивало то, что позволяло принять за цех с каким-то фантастическим арматурным, кузнечным или трубозаготовительным производством...»

ДТ: Да…

АЯ: «Не укладывалось в голове, зачем в этом цехе на стенах кованные кольца с остатками здоровенных цепей, не корабли же здесь отшвартовывались? На потолке в двух или в трех местах имелись аналогичные кольца, только меньшего размера. Поразили станки: один из них походил на кресло-коня, а из станины торчал огромный электропровод. Рядом с креслом еще оставались остатки какого-то механизма из нескольких стальных стержней на шарнире, зажимное устройство... стержней на шарнире, зажимное устройство».

ДТ: Да…

АЯ: «Назову еще одно помещение, на первом этаже: комнату, обитую для глушения пробковым материалом. Однако самого устройства «для измерения роста человека», – в кавычках, – с двигающимся ростомерным устройством уже не было. А уж после этого осмотра сил для дальнейшего не было, пришлось его отложить на несколько дней. Осталось упомянуть лишь о чердаке. В нем в несколько ярусов, как пчелиные соты, располагались тюремные камеры. Между ними шли какие-то проходы, улицы и переулки. От раскаленной крыши веяло жаром, было душно и нечем дышать. Оставалось только догадываться, каково было подыматься из сырого подвала в этот страшный чердак, технология была продумана». Вот такая статья Соболева о здании бывшего УНКВД, где сейчас находится медицинский институт города Калинина.

ДТ: Раньше там гимназия была. По этому поводу что я могу сказать... газетчики иногда фантазируют. Вот я, когда приехал в Калинин, а приехал я туда в декабре 38 года, уже после того, как состоялся пленум ЦК 17 ноября 38 года, а в решениях этого пленума было записано, что много допущено ошибок, искривлений, много допущено необъективного какого-то... необъективных подходов к расследованию дел, поэтому предлагается НКВД СССР создать независимую от других отделов следственную часть... Вот, и разобраться со всеми делами: невинно арестованных или арестованных по недостаточным материалам – освободить. Вот я как раз и был включен, как раз попал под время для расчистки «авгиевых конюшен». И когда я приехал в город Калинин, а приехал я туда... 7-го я получил назначение, видимо, 8-го или 9-го декабря, я начал осматривать все подразделения, подчиненные Управлению. Чтобы о них иметь представление. Вот я не миновал и внутренней тюрьмы, осмотрел и ее. И того, что пишет этот самый газетчик, ей-богу, клянусь Вам, я не видел, от меня уж секретов там не могло быть. Не видел! Какие там еще двойные стены! А что касается того, что были камеры под крышей, я это просто имею основания опровергнуть, не было там никаких камер! По крайней мере за то время, что я там находился в качестве начальника Управления, ни одной камеры под крышей не было! Это плоды его фантазии, вот и все. Ну, орудия – надо думать так, что газетчик преподнес там разные устройства как средства пыток. При мне никаких пыток не было, я сразу запретил применять...

АЯ: А были до этого?

ДТ: Были. Мордобойные. Были мордобои. За это я посадил начальника 2-го отдела Доценко, начальника 4-го отдела Рождественского, начальника 12-го отдела Филимонова, потом, значит, некоторых оперуполномоченных, в том числе Быстрова, он мне почему-то напоминал... я правда никогда не видел человека, фамилия которого часто упоминается как садиста в следственном деле – Ходоса. Ходоса, я его не видел, но мне почему-то до сих пор кажется, что этот Быстров походил на Ходоса^[95]. Тоже маленького роста, но применял такие вот методы, бил арестованных... смертным боем.

АЯ: Понятно. Но при Вас такого не было?

ДТ: При мне категорически было запрещено. Что запрещено, и арестов почти не было – Вы можете проследить по делам калининским: арестов до войны почти не было.

АЯ: Дмитрий Степанович, а вот эти вот все [нрзб]...

ДТ: Сейчас, минуточку, не закончил мысль. Прислали ко мне нового первого зама, вместо того, которого я посадил за фальсификации. И вместо Ильина прислали мне Луговцева из Свердловска. И вот он одного подследственного отлупил, мне стало известно, я вызвал его и в присутствии зама по кадрам… Борисова строжайше предупредил – кончать с этим делом… По-моему, Борисов был зам. [нрзб]. Потом этот Луговцев по материалам, присланным из Свердловска, был арестован, отправлен туда и там был расстрелян. Теперь перечисленные мной – Доценко получил десять лет, в то время свыше десяти лет тюремного заключения не давалось. Высшая мера тюремного заключения было десять лет, потом уж ввели двадцать лет. Вот… Рождественский был расстрелян, Быстров был расстрелян, Филимонов был расстрелян и многие другие [нрзб].

АЯ: Понятно, Дмитрий Степанович. Давайте, вернемся к этому вопросу...

ДТ: Да.

АЯ: Дмитрий Степанович, Вы вот расскажите, при Вас вот все эти вот приспособления, которые описывает [автор?]...

ДТ: Не видел я ни одного этого предмета! Ни одного! Я говорю, что газетчик мог просто [нрзб].

АЯ: Дмитрий Степанович, опишите, как выглядела вот внутренняя тюрьма, которая была расположена в подвальном помещении, что там было?

ДТ: Вы знаете, вот я сейчас даже свою собственную квартиру-то могу описать с трудом. А пятьдесят с лишним лет назад... трудно. Ну одним словом так: камеры небольшие...

АЯ: Вот два с половиной на два с половиной?

ДТ: Ну, я не знаю, такой камеры я не видел.

АЯ: А примерно какие размеры?

ДТ: Ну, размеры, ну были и общие камеры, с эту, видимо, комнату...

АЯ: Это примерно пять на пять, да?

ДТ: Нет, это меньше, четыре с половиной на четыре с половиной, примерно. Были меньшего размера, были одиночки, были карцерные камеры, это были. Карцерные.

АЯ: А вот поляков в каких камерах держали?

ДТ: Поляков? Не знаю. Я не видел ни одного поляка во внутренней тюрьме, не видел. Видел только тогда, когда их приводили в «красный уголок».

[просмотреть видео с этого момента]

АЯ: Ну, а вот камеры и «красный уголок» – как это все располагалось? Вот опишите дальше. Это все было в подвальном помещении, насколько я понимаю?

ДТ: Да, вот...

АЯ: А может быть, нарисуете?

ДТ: Ну, как?! Ну, дайте мне карандаш, я попробую. И чего-нибудь, на чем можно рисовать...

АЯ: Сейчас [нрзб].

ДТ: Не на скатерти... Вот так, попробую. Вот так идет улица Советская, вот так дорожка вниз. Вот тут вот, в некотором углублении, дом, о котором мы сейчас ведем речь. В этом доме...

АЯ: улица Советская?

ДТ: Советская... В этом доме – он был четырехэтажный… – вот в самом низу полуподвальное помещение... – полуподвальным можно его назвать – находилась внутренняя тюрьма. Окошки внутренней тюрьмы выходили на Советскую улицу, но зарешеченные, и потом, как это называется? Ну вот такие вот делались там щиты, чтобы ничего арестованный не мог увидеть. И никто, с улицы смотрящий, не мог увидеть арестованного. Ну, по всем правилам того времени. Вот. Теперь, возьмем так… вот этот весь лист – это внутренняя тюрьма...

АЯ: Подвал, да?

ДТ: Подвал. Вот тут вот камеры, камеры [нрзб]...

АЯ: Это улица Советская, вот здесь, да?

ДТ: А там Советская, да, за пределами. Это вот коридор... вот были ли камеры на этой стороне – я сейчас не могу припомнить, хотя сразу, как приехал, осмотрел тщательно и это помещение. Вот искать... да, а тут вот, в конце коридора, он поворачивался налево круто, под прямым углом, вот. Сюда... вот тут вот «красный уголок». А потом опять выходил в другой коридор, и дальше уже та самая камера, где производились расстрелы.

АЯ: Минуточку... вот эта камера, да? Вот небольшой коридор, большой, это получается коридор у нас был очень большой?

ДТ: Ну там... [нрзб]. Не жалко еще листа бумаги?

АЯ: Нет, конечно, бумаги не жалко! Сколько нужно, столько и возьмем. Вот.

ДТ: Да... давайте мы вот так сделаем...

АЯ: Примерно, подвал так, чтобы он... сначала нарисуйте, примерно, подвал весь.

ДТ: Вот мы … это улица Советская. [нрзб] В углублении находился этот самый дом наш... теперь не наш. Вот. Тут камеры вот, нарисуйте сами. Потом вот сюда вот поворачивается круто, под прямым углом, повторяю, «красный уголок» вот здесь вот. Из «красного уголка» выход сюда вот...

АЯ: «Красный уголок»...

ДТ: «Красный уголок». Тут опрашивали, сверяли и установочные данные.

АЯ: А дальше сюда вот, да?

ДТ: Дальше вот через эту дверь сюда, в другой коридор, глухой уже коридор. А оттуда в камеру, где производились расстрелы.

АЯ: Дверь... вот отсюда... еще... камера, где производились расстрелы.

ДТ: Не смогу я Вам помочь здесь. Не могу.

АЯ: А вот это все пространство остальное чем было занято? Ну, вот здесь ясно, здесь камеры... вот здесь камеры, да?

ДТ: Да. А вот на этой стороне были камеры или нет, я даже боюсь сейчас сказать что-то определенное. Наверное, были. Но, во всяком случае, если и были, то их очень немного было, на этой стороне. То есть с окнами, выходящими во двор.

АЯ: Предположительно и здесь камеры…

ДТ: Предположительно, камеры, предположительно! Потом Вы отработаете.

АЯ: Да, я отработаю потом схему. Так, значит, «красный уголок». Так, значит, камеры мы выяснили, какие, а коридор этот большой? До «красного уголка»?

ДТ: До «красного уголка» в самом конце коридора поворачивается налево, и тут сразу же, за дверью – «красный уголок». «Красный уголок». Из «красного уголка» уже вот в этом конце этого «красного уголка» идет дверь, выводящая в коридор другой.

АЯ: Но не эта же дверь, другая дверь?

ДТ: Другая дверь. Выводящая, значит, в другой коридор.

АЯ: Налево повернуть, да?

ДТ: А там, значит, упирается в дверь той камеры, где производились расстрелы, примерно вот здесь. Вот так.

АЯ: А вот «красный уголок», он большой был по размерам?

ДТ: Ну, вот... с эту комнату, побольше.

АЯ: Угу... четыре с половиной на четыре с половиной.

ДТ: Ну, пять на пять можно считать.

АЯ: Из «красного уголка» большой коридор был?

ДТ: Коридор?

АЯ: Да.

ДТ: Он, между прочим, был захламленным, там... всякими ненужными вещами. Вот и, по-моему, там даже пол был земляной, по-моему. Вот, он небольшой был. И отводили вот сюда в камеру... двери – и эта, и «красного уголка», и двери... «камеры смерти», так ее назовем, были обшиты звукопоглощающим материалом, кошмой, короче говоря. Это уже по указанию Блохина, по его...

АЯ: А вот «камера смерти», как она была оборудована?

ДТ: [нрзб] При расстрелах я не присутствовал.

АЯ: Понятно, но Вы же заходили потом или до этого?

ДТ: До этого заходил. А после был я там или нет – я уже не знаю. Ну как, небольшая комната, не больше этой, даже меньше, вот и все. А потом из нее, из этой камеры, был выход во двор.

АЯ: Другой выход?

ДТ: Другой выход, во двор! Вот туда вытаскивались уже трупы, погружались на машины и ехали.

АЯ: А машина стояла уже у выхода?

ДТ: У выхода. Так должно быть по технологии.

АЯ: И какая машина была – грузовая или…?

ДТ: Их было штук пять-шесть машин, грузовых.

АЯ: Да, грузовые. А какие – открытые, крытые?

ДТ: Открытые, но с брезентами, брезентом все покрывалось.

АЯ: [нрзб] Железом внутри оцинкованным не покрыты они, нет? Простые машины?

ДТ: Я не смотрел, не знаю, не смотрел.

АЯ: Пять-шесть машин, да?

ДТ: А почему я знаю о брезентах – при мне Блохин отдавал указание брезенты сжечь.

АЯ: А сами кузова, они же и кровью залиты были?

ДТ: Что Вы говорите?

АЯ: Кузова ведь тоже, наверное, были кровью залиты?

ДТ: Да нет, по-моему. Ну как, смыли, смыли. Наверное, это ничего [нрзб]. Ничего не могу сказать.

АЯ: А кто перетаскивал трупы туда, в машину?

ДТ: Что-что?

АЯ: Трупы в машину кто перетаскивал?

ДТ: Все участники вот этой операции, шофера в основном. Шофера и некоторые надзиратели.

АЯ: Понятно.

ДТ: Подтаскивали, значит, к машине и бросали прям туда.

АЯ: Вот в «красном уголке», там кто обычно присутствовал при собеседовании, при опросе этом?

ДТ: Ну, присутствовали, кроме Блохина присутствовали и Синегубов, и Кривенко, и два или три раза присутствовал я, минут по пять, по десять.

АЯ: Это понятно. И что, постоянно вот Синегубов, Кривенко, Блохин – они...

ДТ: Те постоянно присутствовали, да.

АЯ: Ясно. А вот...

ДТ: Те постоянно присутствовали.

АЯ: ...а вот исполнители – водители или надзиратели – они уже были в этой камере?

ДТ: Они в этой камере...

АЯ: Уже там были, да?

ДТ: Да, в камере.

АЯ: А кто вел вот из «красного уголка» через коридор в «камеру смерти»?

ДТ: Вот из их числа, брали за руки и вели. И вели...

АЯ: Вот из камеры в «красный уголок» по одному заводили или...?

ДТ: По одному, только по одному.

АЯ: Только по одному, да? А вот такой вопрос: в «красном уголке», может быть, вот эти вот все цепи, кольца там вбитые – это именно там было, в «камере смертников» или в «красном уголке»?

ДТ: Нет, не думаю!

АЯ: Нет, да?

ДТ: Не думаю. Я даже понятия не имею об этих кольцах! Что это за кольца? Что это за «конь» там какой-то был? Устройство ввели – «коня»! Понятия не имею.

АЯ: А зажимы вот?

ДТ: Зажимов не видел, ничего не знаю.

АЯ: Значит, как в «красном уголке», так и в «камере смертников» ничего не было?

ДТ: Ничего!

АЯ: Значит, пустые были, совершенно?

ДТ: Ну в «камере»... Ну в «красном уголке», Вы знаете, там плакаты разные, прочее... Что полагается иметь в «красном уголке».

АЯ: Ну, это типа «ленинской комнаты», я так понял?

ДТ: Ну, «ленинская комната»!

АЯ: «Ленинская комната»…

ДТ: Она и называлась – «ленинская комната»!

АЯ: Понятно. А в «камере смертников» совершенно пустое помещение, да?

ДТ: Пустое помещение. Нары!

АЯ: Нары были... а для чего нары?

ДТ: А для спанья. Нары, коек не было. Нары.

АЯ: И как там дальше в «камере смертников», что происходило – Вам неизвестно?

ДТ: Неизвестно, я туда не ходил.

АЯ: А не рассказывал вот, в том числе Ваши люди, не рассказывали, как там все происходило в «камере смертников»?

ДТ: Да как-то и не возникало вопроса – расстреляли, и все. Расстреляли – и все.

АЯ: Ну, Вы трупы расстрелянных видели, после того, как…?

ДТ: Кто, я?

АЯ: Да.

ДТ: Я не ходил. Не ходил.

АЯ: Все делалось не у Вас уже, сюда вот выносили и отвозили?

ДТ: Да. Я вот был в «ленинской комнате», как только уводили человека, я уж его не видел.

АЯ: Понятно…

ДТ: Я его уже больше не видел... Вот так.

АЯ: И как обычно вывозили трупы, ждали, пока все машины заполнятся или машина заполнилась – и поехала?

ДТ: Нет, обычно... сейчас, минуточку. Тут неточность. Ездили группами, чтобы помочь друг другу, если потребуется.

АЯ: А сопровождения никакого не было?

ДТ: Никакого, решительно. Привозили туда, а там Антонов и другой, фамилию которого я забыл...

АЯ: Экскаваторщики, да?

ДТ: Экскаваторщики ждали, тоже принимали участие – сгружали, самосвалов-то не было, каждого по отдельности пришлось, приходилось выбрасывать. А потом экскаваторщики засыпали.

АЯ: А сколько, примерно человек, вот трупов имеется в виду, входило в машину?

ДТ: Ей-богу, затруднительно. Человек, наверное, двадцать пять–тридцать.

АЯ: Двадцать пять–тридцать, да? Если это пять–шесть машин у Вас было... двадцать пять–тридцать… ну это примерно сколько? Сто двадцать? Ну, где-то чуть больше [нрзб]

ДТ: А может быть, и больше, не знаю.

АЯ: И примерно сколько вот за ночь? Они ночью только стреляли?

ДТ: Только ночью.

АЯ: Только ночью... Сколько за ночь обычно... как правило, расстреливали?

ДТ: Я Вам говорил, что первый раз 300 человек...

АЯ: За одну ночь, да?

ДТ: Да. Но расстрелы продолжались уже при восходе солнца, солнце уже было на небе. Решили... Блохин распорядился, больше 250 не привозить. Кривенко стал привозить по 250 человек^[96].

АЯ: А вот вопрос такой: вот этих поляков привозили, польских военнопленных, и всех размещали по камерам. Какой объем был вообще-то камер, сколько человек могли разместить [в] эти камеры? Все.

ДТ: Там... видимо впритык было. Потому что камеры небольшие, камер не так много. Сами понимаете, 250 человек, если по два квадратных метра, то 500 метров надо, вот. Ну, помещались как-то, я не видел. Ни в одной камере с поляками я не был. Не могу судить… Не могу судить, Анатолий Юрьевич.

[просмотреть видео с этого момента]

АЯ: Перевозили, значит... а куда перевозили? Куда отвозили трупы?

ДТ: А в сторону Медного.

АЯ: В сторону Медного?

ДТ: В сторону Медного.

АЯ: Вот теперь наша самая задача, самая главная – определиться с местом где их захоронили.

ДТ: Вы знаете, что... Я Вам помощник плохой. А что в Твери, нельзя найти человека?

АЯ: Мы ищем, но... я Вам потом буду зачитывать кое-какие протоколы, там есть у нас данные, но вопрос к Вам, что Вам известно?

ДТ: Да... я был один раз, меня Сухарев возил. Там еще дача недалеко моя была... одна. Вот смотрел, когда все было зачищено. Но сейчас я не найду. У меня [нрзб].

АЯ: Ну а как вот, может, значит, попробуем нарисовать схему? Какой-то ориентир, может быть, Вы запомнили [нрзб] где-то?

ДТ: Вот что я могу сказать. Когда из Твери приедете Вы в Медное, Вы должны будете проехать мост через Тверцу.

АЯ: Есть такое дело…

ДТ: Проедете еще несколько домов, сколько – я боюсь сказать, будет поворот налево, а там еще дома продолжаются. Как бы переулочек такой налево, и километра два-три... ну, трех не будет, километра два от поворота Вы найдете это место. Вот более точных ориентиров я Вам дать [не могу].

АЯ: А том что – пустырь, или наоборот, лесопосадка?

ДТ: Что-что?

АЯ: Пустырь или лесопосадка там, где все это?

ДТ: Это на опушке небольшого леска. Вот дорога мимо проходит. Ну, выбирал сам Блохин. Я еще так думал, что можно было бы другое место [нрзб]. Ну, выбирал сам Блохин, ездил с Сухаревым.

АЯ: Это не на территории дач УНКВД?

ДТ: Вот! Только не доезжая до дач.

АЯ: Но это в то время?

ДТ: В то время. Сейчас есть эти дачи, нет – я не знаю.

АЯ: А она была огорожена, эта территория?

ДТ: Нет, не была.

АЯ: Нет? А вот домик, или изба, или домик, его по-разному называют, домик коменданта там был?

ДТ: Нет.

АЯ: Не было в то время?

ДТ: Там после того, как закончена была операция, поселили одного вахтера. Фамилию помню – Сорокин! Вот, может быть, он Вам потребуется. Он под видом того, что охраняет мою дачу, охранял по сути дела вот это.

АЯ: Понятно… А у него домик был, у этого Сорокина?

ДТ: Ну, в чем-то жил, да, в каком-то помещении жил. В каком именно – я не знаю.

АЯ: А вот от Вашей дачи далеко находилось место захоронения?

ДТ: Я боюсь сейчас сказать. Ну, наверное... километра не будет. Ну, у меня было две дачи, я пользовался той дачей меньше. Другая дача у меня была получше, около аэродрома. Но тут шумы авиационных моторов меньше.

АЯ: Но если так вот предположить: вот поселок Медное, да?

ДТ: Да.

АЯ: Вот мост через реку Тверцу...

ДТ: Вот, проехать надо!

АЯ: Да, проехали...

ДТ: До первого переулка, налево!

АЯ: [нрзб], по дорожке проехали.

ДТ: А дальше я уже не могу объяснить.

АЯ: Примерно два километра ехать, да?

ДТ: Примерно километра два.

АЯ: Два километра. Вот здесь сейчас есть изба или домик коменданта, вот, а перед домиком коменданта, в сторону деревни Ямок, да?

ДТ: Что-что?

АЯ: Перед домиком коменданта, перед домиком коменданта, в сторону деревни Ямок, так...

ДТ: Да.

АЯ: Есть такая площадка, пустырь, двести на сто пятьдесят метров примерно.

ДТ: Так...

АЯ: Вот… А дальше лесопосадки идут. Ну, вот на этом пустыре, вот двести на сто пятьдесят метров, ничего нет. Может, возможно, что где-то в районе этого пустыря? [нрзб] Но Вы запомнили единственное, что через реку Тверцу, повернуть по дорожке налево, да?

ДТ: Да.

АЯ: Вот, и... А вот где находился, находилась Ваша дача? Вы говорите, менее километра?

ДТ: Да.

АЯ: Вот смотрите...

ДТ: Рисовать-то не могу, что не было [нрзб].

АЯ: И не ездили, да?

ДТ: Вот опушка леса… Вот тут как раз на опушке леса... а тут вот дорога проходит. Близко тут яма, проходит дорога. Может быть, на Ямок как раз она и идет, я не знаю. Я там не был, в этом Ямке. Дорога проходит. Вот тут вот как раз на опушке леса… и было сделано.

АЯ: Да, на опушке леса... Да, а Ваша дача где находилась?

ДТ: Дача... Нужно будет от этой ямы пройти с полкилометра, наверное, сюда, в эту сторону. И вот примерно здесь, с полкилометра от ямы.

АЯ: Примерно... Около Ямок, деревни Ямок? Да? А от места захоронения?

ДТ: Место захоронения вот на опушке леса.

АЯ: На опушке леса, да.

ДТ: Нужно будет по дороге пройти с полкилометра – будет моя дача. Бывшая. Есть она сейчас или нет... вряд ли.

АЯ: Это пройти в сторону деревни Ямок, с полкилометра, да?

ДТ: Я не знаю. Я даже в Ямке никогда как-то не был.

АЯ: Ясно.

ДТ: И я ездил редко, потому что работы было столько, что я не вылезал из кабинета. А потом началась война, совсем было плохо.

АЯ: Дмитрий Степанович, а вот, кроме водителей, которые ездили на машине, кроме вот исполнителей непосредственных этих расстрелов, да? При захоронении – там экскаваторщика, Антонова, и еще второго, кто-нибудь еще там присутствовал при этом? Вот было ли такое распоряжение, чтобы присутствовал кто-нибудь от УНКВД?

ДТ: Нет.

АЯ: И никого не было?

ДТ: Никого.

АЯ: Представителя?

ДТ: Решительно никого. Никого! Никого...

АЯ: Вот Вы говорите, рвы откапывали, сколько рвов раскопали для захоронения?

ДТ: Сколько партий, столько и рвов.

АЯ: Значит… Значит, каждую... всех расстрелянных…

ДТ: На каждые 250 примерно человек... одну яму.

АЯ: Один ров, да?

ДТ: Одну яму… Экскаватор «Комсомолец», три четверти кубометра.

АЯ: А большие рвы делались?

ДТ: Ну сколько... какую яму надо выкопать для того, чтобы 250 человек?... Большие.

АЯ: А примерно, вот Вы не можете сейчас сказать?

ДТ: Ну если б... я там не был [нрзб].

АЯ: Ну, Вы же потом, говорили, при Сухареве, Вам показывал...

ДТ: Потом да, потом я туда ездил. То есть я поехал на дачу и сказал: «Покажи мне то место». Он мне показал, и все.

АЯ: И примерно какой размер места этого был?

ДТ: Размер целого кладбища!

АЯ: Да.

ДТ: Если его так назвать.

АЯ: Да. Нет, каждого в отдельности рва?

ДТ: Ей-богу не мерил, уже тогда...

АЯ: Ну, примерно, конечно, тут если ошибетесь на несколько метров, тут ничего страшного нет...

ДТ: Знаете, тут боюсь, как бы Вам не соврать.

АЯ: Сколько, десять на двадцать метров? Или тридцать на пятьдесят? В таких если цифрах говорить. Примерно?

ДТ: Значит, сугубо предположительно...

АЯ: Предположительно, конечно.

ДТ: Предположительно... ну, может, двадцать в диаметре... видимо, да.

АЯ: А глубина?

ДТ: Глубина метра… метров до трех где-то.

АЯ: И как их хоронили: или каждого в отдельности, или просто...

ДТ: Как же! Откуда? [нрзб] кучей!

АЯ: А закапывали как?

ДТ: Экскаватором.

АЯ: Экскаватором… закопали...

ДТ: Индустрия… Настоящая.

АЯ: А какие вот обычные… – известь использовали?

ДТ: Ничего не использовали.

АЯ: Ничего не использовали? Но ведь как-то, чтобы скрыть следы, не делали никаких?

ДТ: Мне потом мой преемник, Сененков… я ему передавал дела, когда меня назначили в Таджикистан в конце войны. А я ему вынужден был показать место, чтобы он знал, я уже ему показал, [нрзб]...

АЯ: Сененков, да?

ДТ: Сененков.

АЯ: Се-нен-ков?

ДТ: Сененков, да. Он умер. Он был переведен потом в ЦК, на должность заведующего отделом. Сененков Алексей Федотович^[97]. Так вот, он мне потом рассказывал… Я приехал на сессию Верховного Совета СССР и вот там с ним встретился. Встретился – он мне рассказал, что вот там, – говорит, – решили построить ложную забивающую станцию, радиостанцию, чтобы таким образом был предлог для ограждения. Но сделано это или нет – я не знаю!

АЯ: А Сененкову показали все это, рассказали?

ДТ: Да-да-да. Вернее, нет! – я его не возил. Его тот же Сухов [!] возил. Я ему только сказал, где, что, как надо наблюдать, что там Сорокин вахтер живет постоянно и охраняет. Он потом мне говорит, что решено построить там такую ложную забивающую станцию.

АЯ: Значит, а какие-нибудь надгробия там...?

ДТ: Да что Вы!

АЯ: Указатели там, ничего?

ДТ: Что Вы, что Вы!

АЯ: А какой грунт, Вы не помните, в том месте?

ДТ: По-моему, глина.

АЯ: Глина, да?

ДТ: Глина – песок. Глина – песок.

АЯ: Дерном это не маскировалось?

ДТ: Ну, заровняли и все...

АЯ: Деревья не насаживались?

ДТ: Нет, нет. По-моему, нет.

АЯ: Ничего, да?

ДТ: По крайней мере так. При мне было сделано так, как я говорю, а что делали после меня, я не знаю, я не знаю. Примерно через год началась, как Вам известно, война… и все было заброшено.

АЯ: А вот Вы не знаете, когда были построены дачи остальные?

ДТ: До моего приезда туда. До моего приезда.

АЯ: Ну, если мы сможем привязаться к каким-то дачам, например, для определения места захоронения?

ДТ: Неужели в Твери никого не осталось из всех, кто участвовал? Это был бы самый надежный метод.

АЯ: Да.

ДТ: Я нашел бы, если б были мои глаза. Да… Не знаю даже, как Вам посоветовать.

АЯ: Какие-нибудь координаты вот, чтобы можно было по этим координатам [нрзб].

ДТ: Там, наверное, дач этих нет?

АЯ: Нет, дачи [нрзб] сейчас еще есть.

ДТ: Есть?

АЯ: Угу.

ДТ: Единственный верный ориентир я Вам рассказал. Проедете через мост до первого переулка налево. Первый переулок! И прям поедете, дорога идет одна. И Вы упретесь, как до леса доедете, вот это место будет, и все.

АЯ: Переулок, до леса доехать...

ДТ: И все, тут будет как раз яма.

АЯ: Понятно.

ДТ: Тут будет яма… Главное, местных жителей-то, видимо, неудобно допрашивать.

АЯ: А местные жители могли знать?

ДТ: А черт его знает! Возможно. Ведь в Смоленске знаете, как раскопали?

АЯ: Да, да...

ДТ: Там местные жители-то...

АЯ: Дмитрий Степанович, а вот раньше в этих местах хоронили репрессированных?

ДТ: Кого?

АЯ: Ну, и советских граждан, и...

ДТ: Расстрелянных, да? Вы знаете, после того, как эта «работа» была закончена, Качин – мой помощник, распорядился одного расстрелянного бандита похоронить там же. Я ему дал головомойку. «Забудьте, – говорю, – это место, никого там не хороните. Хороните на кладбище!» На обычном кладбище, вот и все. Вот так, там больше никого не хоронили. Если там взять условно шесть тысяч, то нужен будет шесть тысяч плюс один. Один – этот бандит, который… который убил своего напарника… Он дезертировал из армии вместе с напарником. Потом тот решил сдаться властям...

АЯ: Дмитрий Степанович, [этот] один – Никулин, да?

ДТ: Да.

АЯ: А вот других советских граждан не хоронили там после этого случая?

ДТ: Там нет, только на кладбище. При мне только на кладбище.

АЯ: Значит, можно считать, что в этом месте кроме польских военнопленных больше никого нет, да?

ДТ: После меня могут. Но вот при мне – нет, кроме одного человека.

АЯ: Дмитрий Степанович, а вот такой вопрос, расскажите: если всю ночь расстреливали, потом ехали, сколько примерно ехать туда?

ДТ: Там штук двадцать пять километров... ну быстро, полчаса.

АЯ: Из Калинина, из УНКВД, до места захоронения – полчаса, да?

ДТ: Полчаса езды [нрзб].

АЯ: И в то же время, что… их днем хоронили, получается?

ДТ: Получается так, что уже при свете дневном хоронили.

АЯ: Угу… А какие-нибудь меры принимались к тому, чтобы это дело не было населением местным замечено?

ДТ: Да, Вы знаете, это лежало все, ответственность лежала на Блохине, он руководил, вот. Но никаких специальных мер [не было].

АЯ: Оцепление там, нет?

ДТ: Там организация [нрзб]. Я еще выражал удивление по поводу того, что не принимается других мер предосторожности.

АЯ: Вы вот на место захоронения ездили с Сухаревым, да?

ДТ: С Сухаревым.

АЯ: А кто еще ездил туда, кто в это время еще там был, кого Вы видели?

ДТ: Где?

АЯ: Ну вот на месте захоронений. Или Вы вдвоем, больше там никого в то время не было?

ДТ: Он, он отвозил меня на дачу. И по пути я попросил показать мне это место.

АЯ: Значит, Вас только двое, больше никого не было?

ДТ: Никого… А вообще там побывало человек тридцать, не меньше. Человек тридцать.

АЯ: А кто?

ДТ: А те, которые принимали участие. Надо было сгружать... Нет, это я преувеличиваю уже. Тридцать это принимало участие вообще. Считается... А там, наверное, человек… десяток-то будет, наверняка.

АЯ: Но кто именно, Вы сказать не можете, кроме Блохина, там?

ДТ: Ну вот эту троицу московскую я Вам уже много раз называл. Вот, теперь Сухарева допросить нельзя, Рубанова тоже [нрзб]. Вот, теперь кого еще... Я, главное, фамилии забыл. Забыл... многих.

АЯ: Вот Вы не вспомните, кто был начальником внутренней тюрьмы в то время?

ДТ: Цуканов. Цуканов, Цу...

АЯ: Цуканов, ясно. А вот фамилии такие: Семенов, Туркевич Вам ни о чем не говорят?

ДТ: Нет.

АЯ: Нет, да?

ДТ: Нет, абсолютно. Ничего.

АЯ: Но точно помните, что был Цуканов?

ДТ: Цуканов это точно, совершенно точно! Такой видный человек, он потом пошел в гору, его назначили, кажется, чуть ли ни начальником ХОЗО Великолукской области^[98], когда она была создана. Ведь Калининская область в конце войны была разделена на две области: Калининская и Великолукская [нрзб].

АЯ: Дмитрий Степанович, теперь я буду предъявлять протоколы допросов отдельных… Да, попросили, вот, я...

ДТ: Я отлучусь на минуточку...

АЯ: Вам помочь?

ДТ: На минуточку отлучусь [нрзб].

АЯ: А сколько по времени у нас еще есть? Пусть пишет, пусть пишет.

НЗ: Остается еще... двадцать пять минут.

АЯ: [нрзб].

НЗ: Нет, а питание? Камера, камера времени.

АЯ: Питание в камере.

НЗ: Еще камера [нрзб] еще, запись продолжается.

АЯ: Так, Вам предъявляется протокол допроса бывшего водителя автомобиля милиции в городе Калинине Грязева Георгия Ивановича.

ДТ: Как фамилия?

АЯ: Грязев. Грязев, это в милиции, в милиции он работал.

ДТ: Не помню.

АЯ: Это том 21, лист дела... лист дела... 63–71. Из показаний которого видно: «Я хорошо знаю, что в это же время (довоенное) и даже в начале войны (я имею в виду Великую Отечественную) комендантом Калининского УНКВД являлся Рубанов Андрей Максимович...»

ДТ: Правильно.

АЯ: «Он был одним из полновластных личностей Управления, имел даже свой служебный автомобиль. Я хорошо помню, что у него был водителем Осипов Владимир, хорошо помню, что он являлся многодетным отцом. Машина у него была пикап ГАЗ 2А».

ДТ: У кого, у Рубанова?

АЯ: Да.

ДТ: Никогда машины у него не было.

АЯ: Не было, да? Ошибается, да?

ДТ: И не положена машина.

АЯ: Ну, может, он ездил, брал.

ДТ: Ну, по хозяйству он ездил, брал.

АЯ: [продолжает зачитывать показания Г.И. Грязева] «Судьба Осипова мне неизвестна, он тогда проживал на улице Урицкого, недалеко от Каляева, там где памятник Ленина, площадь Ленина, улицы Советская и Урицкого, дом я не знаю. Мне хорошо известно, что где-то в 42–43 годах Токарев получил новое назначение и убыл на должность министра Татарской автономной республики в город Казань. С ним же убыли туда его водитель Сухарев и комендант Рубанов Андрей».

ДТ: Так, правильно, все правильно.

АЯ: Дальше: «Хочу дополнить, что в команде Рубанова, то есть в комендантской команде, работали Белогорлов, Зайцев^[99]. Это те, кого я еще помню, но они уже умерли. Эти люди во главе с самим Рубановым занимались самой гнусной работой – расстрелами тех, кого приговаривали к смертной казни. Они фактически казни являлись исполнителями». Так...

ДТ: [нрзб] Когда меня назначили... меня назначили из Калинина не в Казань, в Казань меня потом назначили, а в Таджикистан. И мне тогда из Москвы посоветовали забрать... просто прислали Рубанова, потом, значит... Рубанова, Сухарева...

АЯ: И машинистку, Мякишеву.

ДТ: Вот этих двух прислали, чтобы… поскольку я знаю об этой операции, чтобы я их держал в руках, чтобы они не болтали и прочее. Потом Сухарев привез Осипова, но того я вынужден был выгнать вскоре, он спился, даже на работе напивался до потери сознания. Я его вынужден был отправить. Вот, а меня заставили их взять по той причине, о которой я сказал.

АЯ: Понял. Дальше читаю: «Сама внутренняя тюрьма находилась под самим зданием УНКВД, то есть в подвалах, там и проходили расстрелы. Перед войной начальником внутренней тюрьмы были или Семенов, или Туркевич. Семенов умер или в районе войны, или сразу же после войны».

ДТ: Начальником внутренней тюрьмы, как только я приехал туда и до конца моей службы там, был Цуканов.

АЯ: Угу. Значит, здесь ошибка, да?

ДТ: Ошибка.

АЯ: Вы это точно помните?

ДТ: Да, точно помню. Хотя вот что: когда в 44 году разделилась область на две, он, кажется, был назначен в Великие Луки на должность начальника ХОЗО.

АЯ: Но это уже в 44-м?

ДТ: Да, в 44-м.

АЯ: А вот в момент расстрела...

ДТ: В момент – Цуканов, Цуканов. Это точно. Он ошибся.

АЯ: Ясно. А в остальном правильно, да?

ДТ: Ну, в остальном верно.

АЯ: Вам предъявляется протокол допроса Меняевой Екатерины Ивановны.

ДТ: Да.

АЯ: Кстати, о Вас очень хорошо вспоминала.

ДТ: Не понял.

АЯ: О Вас очень хорошо вспоминала.

ДТ: Хорошо вспоминала?

АЯ: Да.

ДТ: Спасибо ей.

АЯ: Вот, значит, это листы дела того же тома, листы дела 73–77. В частности здесь говорится, что она работала... так как места у нее для работы не было: «Я сидела в приемной у начальника Управления Токарева, но его секретарем я не была, в то время секретарем у Токарева был Нилов Михаил Ильич». И дальше: «После войны я написала рапорт о переходе в территориальные органы, и меня направили для прохождения службы в МГБ Татарской ССР, в Казань. Там я проходила службу до 62 года, пока не ушла в отставку. Когда я приехала в Казань, то министром госбезопасности Татарской республики был генерал Токарев, тот самый, который был начальников в УНКВД в Твери».

ДТ: Правильно.

АЯ: «В Казани Токарев был... В Казани Токарев служил до 53 года. В Казани я четырнадцать лет прожила в одной квартире с Рубановым Андреем Максимовичем. Он был комендантом УНКВД в Твери, и вместе с Токаревым переехали в Казань». Был комендантом... «По характеру своей работы Рубанову приходилось заниматься расстрелами. Это его очень мучило, и он постоянно ходил в состоянии алкогольного опьянения».

ДТ: Да. И он сошел с ума.

АЯ: «И я сейчас уже не помню точно, когда это было, но примерно в середине 50-х годов у нас в квартире состоялся такой разговор: он был в состоянии алкогольного опьянения и начал изливать свою душу, говоря, что все говорят, что он пьяница, однако никто не спрашивает, почему он пьет. Далее он сказал примерно так (прямая речь): «Господи, сколько людей прошло через мои руки, одних поляков сколько».

ДТ: Да.

АЯ: «Больше он об этом не говорил, а я у него и не стала спрашивать, так как у нас на работе было не принято интересоваться чужими делами. Когда я в 62 году ушла в отставку и приехала в Тверь, то Рубанов остался проживать в Казани, где и умер».

ДТ: Умер! Я не знал, что он умер, я знал что он сошел с ума.

АЯ: Все правильно здесь, да?

ДТ: Все правильно!

АЯ: Ничего дополнить по этому поводу?

ДТ: Ничего.

АЯ: Вам предъявляется протокол допроса бывшего старшины госбезопасности УНКВД Калининской области Зайцева Леонида Александровича.

ДТ: Зайцев ‑ начальник милиции был который?

АЯ: Нет. Он был старшиной милиции.

ДТ: Старшиной...

АЯ: Угу. Том 21, лист дела 78...

ДТ: У меня был Зайцев заместителем по милиции.

АЯ: Здесь говорится: «Мой отец, Зайцев Александр Григорьевич, всю жизнь работал в УНКВД Калининской области, уволился в запас примерно в 67 году в звании старшины и в семьдесят... 71 году умер. О своей работе он практически ничего не рассказывал, я даже не знаю, какую должность он занимал. Я помню, что, будучи мальчишкой, носил ему обед в УНКВД, хотя оно располагалось в здании, где сейчас находится здание... где сейчас располагается мединститут. Он там дежурил сутками, чем он занимался, я уже говорил, что не знаю. Позже, и уже будучи на пенсии, отец, находясь в нетрезвом состоянии, говорил, что он занимался расстрелами людей. Но когда, где, кого именно – он не говорил ни мне, ни матери». Ничего пояснить у Вас нет?

ДТ: Я даже его не помню, не помню. Видимо, занимался, не мог человек самого себя оговаривать.

АЯ: У нас вот есть протокол осмотра дачного поселка УГБ–УВД Тверской области в районе поселка Медное.

ДТ: Так…

АЯ: Схемы и фотографии. Вам... Вы сможете их увидеть или...?

ДТ: Не, нет.

АЯ: Нет, да?

ДТ: Ничего не вижу.

АЯ: Вот здесь на одной схеме как раз у нас то, что Вы и говорили, то, что Вы и говорили, – мост через...

ДТ: Есть, да?

АЯ: Да, вот дорожка идет, как раз к сплавбазе, вот тут лесок, вот, правда, опушка у нас нигде не нанесена, но вот пустырь перед лесом – это есть. Может быть, в этом пустыре...

ДТ: Может быть!

АЯ: Может быть, да? Трудно сказать Вам?

ДТ: Да.

АЯ: Ясно.

ДТ: К сожалению, тут я Вам помощник плохой. К несчастью, [нрзб] к великому несчастью.

АЯ: Так. Вам предъявляется протокол допроса свидетеля Григорьева Георгия Ивановича. Это том 21 лист дела 115 тире... 115 тире 128. Он был в то время заместителем редактора областной газеты политуправления [дивизии?] по Калининской области и в частности показал, что из разговора с Леоновым Андреем Павловичем, бывшим комендантом дачного поселка, он узнал следующее, я зачитываю:

ДТ: Да.

АЯ: «Как мне рассказал Леонов со слов Федулова, бывшего коменданта дачного поселка...»

ДТ: Какого дачного поселка?

АЯ: Вот там...

ДТ: То есть что за комендант? Не было там никакого коменданта.

АЯ: Нет, да? «Тот также имел свой служебный домик в районе дач. И вот он хотел вырыть погреб для хранения картошки, но там земля оказалась просевшей, и ему сообщили, что там похоронены расстрелянные в 40 году польские военнопленные, и запретили копать там погреб. Кто об этом сказал коменданту Федулову, мне Леонов не сообщил, но, по всей видимости, об этом Федулову сообщил кто-то в те годы из руководства тогдашнего УКГБ по Калининской области».

ДТ: Да.

АЯ: Вы не имели с ним никаких разговоров?

ДТ: С Федуловым?

АЯ: Да.

ДТ: Я его не знаю.

АЯ: Понятно.

ДТ: Понятия не имею.

АЯ: «Эти события с Федуловым, как я понял, имели место в 50-е годы. Кроме этого, Леонов мне сообщил, что в его бытность заместителем начальника УКГБ по Калининской области в 50-е годы, стало известно от работников этого ведомства, что в 40 году в УНКВД по Калининской области из Осташковского лагеря доставляли на поездах польских военнопленных. Как я понял, офицерский, можно даже сказать знатный состав, у которого были и драгоценности...»

ДТ: Какой состав?

АЯ: Знатный.

ДТ: Знатный?

АЯ: Знатный, да. Ну, это так он рассказывает, да…?

ДТ: Ну, это чепуха.

АЯ: Вот. «… у которого были и драгоценности, часы, кольца. Их прямо доставляли в помещение УНКВД. Сейчас это медицинский институт по улице Советской дом 2. Я сам хорошо знаю это здание, там тогда находилась редакция газеты «На страже революции». Так вот, оно, это здание тогдашнего УНКВД, имело большое подвальное помещение со специально оборудованными камерами для подследственных. Как я уже слышал...»

ДТ: Для чего?

АЯ: Для подследственных. «… как я уже слышал из областной газеты «Калининская правда» за 89 и 90й год, такие камеры были и не только в подвалах, но и в чердачном отсеке. Также мне Леонов сообщил, что этих привозимых поочередно польских военнослужащих затем из здания УНКВД ночью увозили на машинах в дачный поселок, под Медное, и там расстреливали. Такие именно сведения я получил от Леонова, при этом он мне не говорил, что их, поляков, расстреливали прямо в подвалах, а затем трупы отвозили в район Медного для захоронения. Я хорошо помню, что именно [нрзб] в течение определенного времени на машинах отвозили в район дачного городка НКВД, за поселок Медное, и там возле большой ямы расстреливали и в эту яму сбрасывали. По всей видимости, этим занималась комендантская команда Калининского УНКВД, и более того, я хочу сказать, что расстреливали... расстрелами поляков занимались работники комендатуры во главе с тогдашним комендантом Рубановым. Я его лично видел и помню: это здоровый детина, с большими усами, как у Буденного...»

ДТ: Да.

АЯ: «...и более того [нрзб]». И дальше: «В нетрезвом состоянии на вопрос Калинина – это редактор областной газеты: «Чего Вы в таком состоянии?» Рубанов ответил, что ночью приходилось в подвале УНКВД «работать», то есть расстреливать приговоренных судом, Особым совещанием, «тройкой». И он, Рубанов, пояснил, что за эту «работу» – проводимые расстрелы – им выдавалось спиртное. Сразу после этого...»

ДТ: Что выдавалось?

АЯ: Спиртное, спиртное. Водку, спиртное. Так, и дальше... Вот видите, в этих вот показаниях... но это со слов он, он считает, что...

ДТ: Косвенных…

АЯ: Да. Что Вы можете пояснить по этому вопросу?

ДТ: Да ничего. Расстреливали не в Медном, я уже сказал. А туда уже трупы поступили. Потом, мне рассказывали – в Смоленске поступили глупее несколько. Там начали расстреливать на месте захоронения.

АЯ: Да.

ДТ: И вот это послужило сигналом... заканчивать^[100].

АЯ: А откуда, от кого Вы слышали?

ДТ: И там один убежал... пытался убежать, кричал. Люди слышали. Я не помню сейчас, кто мне рассказывал.

АЯ: А когда это было примерно?

ДТ: Это вот недавно уже. Может быть, с этой… рассказывали.

АЯ: А где там расстреливали?

ДТ: Я не знаю!

АЯ: Только так вот, такой разговор?

ДТ: Только разговор такой, да.

АЯ: Так, Вам предъявляется протокол допроса свидетеля Боброва Сергея Ильича, бывшего вахтера УНКВД Калининской области, который показал...

ДТ: Бобров?

АЯ: Да, Бобров.

ДТ: Не помню.

АЯ: «В момент моего прихода на работу в УНКВД начальником Управления был Токарев, а комендантом Управления Рубанов Андрей Максимович. Они потом оба куда-то ушли, но когда это было, в связи с чем – я сейчас сказать не могу. Кроме Рубанова в комендантскую команду входил Белогорлов и Зайцев, но они оба уже умерли»… Вы можете по этому поводу что-то...?

ДТ: Нет, ничего. Ничего, ничего.

АЯ: Так, ну вот мы в основном закончили оглашение документов. Какие у Вас будут дополнения к протоколу допроса? Может быть, возникли какие-то дополнения в связи с оглашенными документами?

ДТ: Я старался, когда меня допрашивали, старался сказать все, что я видел. Ну, может быть, немного я упустил, и это неудивительно, мне сейчас скоро будет девяносто лет. А потом прошло ведь со времени событий полвека. Не учитывать это, мне кажется, нельзя. Вот, может быть, я что-нибудь упустил. Но одно только заявляю, что лично я участия в этом не принимал...

АЯ: Именно в расстрелах, да?

ДТ: Нет, ну что Вы, боже сохрани... Ни в коем случае! И даже не присутствовал при расстрелах, не присутствовал. Не потому, что я слабохарактерный человек, а чисто по моральным соображениям. Не принимал участия. И тогда же я сказал товарищам… Павлову [нрзб]: «А как же быть с Женевским соглашением?» … еще, в отношении военнопленных [нрзб], … я знаю, это соглашение от 25 года^[101]. «Решение высшей инстанции», как сказал Кобулов. Или «высокой инстанции», я уж не помню точно, как он выразился, по-моему сказал «высокой инстанции».

АЯ: Но Вы тогда поняли, что «высокая инстанция» – это не Особое совещание?

ДТ: Нет, я понял так, что это ЦК, Политбюро. Но не знал точно, до того, как мне сказал Ваш товарищ^[102]: «Вот было постановление Политбюро». Я говорю: «Так все-таки было постановление?» – «Да, было». Это меня окончательно утвердило во мнении, которое я сначала просто строил предположительно. Вот так. Я находил это несправедливым. А что я мог сделать, подумайте сами? Что мог? Кто мог, кто-либо другой сделать что? Никто ничего не мог.

АЯ: А отказаться [нрзб]?

ДТ: Отказаться? А помните предупреждение Кобулова, я Вам сказал: «Не должно быть ни одного живого свидетеля». Я даже одного шофера – фамилию уж его не помню – уговаривал согласиться, потому что ему объявили...

АЯ: Да-да.

ДТ: А парень-то золотой был, шофер хороший, человек хороший! Решил его спасти, думаю: «Расстреляют сейчас». [нрзб]

АЯ: Дмитрий Степанович, у Вас еще есть какие-то дополнения, а то у нас время уже...

ДТ: Да нет, пожалуй. Дело такое, что страшно неприятно. Я не знаю, как будут выкручиваться. Как? Чем оправдать? Нечем.

АЯ: Да... Все, да?

ДТ: Да и, пожалуй, все.

АЯ: Допрос с применением звукозаписи окончен, видеозапись прекращается в 14 часов 25 минут... Ой, 13 часов – я оговорился – в 13 часов 25 минут.

ДТ: Это сейчас 13:25?

АЯ: Да, сейчас 13:25. Пленка будет возвращена в исходное положение для просмотра и дополнения. Включай.

[После просмотра и прослушивания видеозаписи участниками допроса запись возобновлена:]

АЯ: Идет запись, да?

НЗ: Да.

АЯ: Дмитрий Степанович, вот Вы просмотрели видеозапись Вашего протокола допроса. Все ли Вам понятно, какие у Вас возникли дополнения и поправки?

ДТ: Да, протокол я внимательно прослушал, считаю, что записано все правильно, за исключением некоторых моментов, имеющих, может быть, второстепенное значение. Ну, я вспомнил фамилию, например, кинорежиссера. Это был Ромм, Михаил Ромм, кажется, Михаил Михайлович, но за отчество я не ручаюсь. Ромм. И вот его имя, а его ценили очень высоко тогда как режиссера, спасло жизнь его племяннику. Я об этом говорил в протоколе.

АЯ: Ясно... Вы вот по ходу просмотра видеозаписи сказали, что Вы опросили только одного непосредственно, одного молодого парнишку, хотели внести поправку.

ДТ: А, Вы теперь записали в протоколе, что я опрашивал поляков перед расстрелом. Я только спросил одного человека, которого я считал, ну, еще мальчишкой. Он был настолько молод, настолько был тщедушен, что просто на него нельзя было не обратить внимания. Я спросил: «Как твоя фамилия?» – он назвался, сейчас я не помню фамилию. – «Сколько лет?» – «Осемнадцать». – Видимо, говорит так по-польски, «осемнадцать». – «Где служили?» – «Пограничник...».

АЯ: Дмитрий Степанович, но это у нас есть уже подробно.

ДТ: Да. Вот только этого парнишку я спросил, он мне ответил, и больше никому из поляков я вопросов не задавал.

АЯ: Вы также хотели поправить фамилию начальника особого отдела – не «Затенепин», а как Вы сказали?

ДТ: Зателепин.

АЯ: Зателепин...

ДТ: Зателепин, начальник особого отдела Зателепин. Повторяю еще – он никакого отношения к Управлению НКВД не имел, он имел... он починялся по линии своей, «особистской» линии. И к территориальным органам отношения не имел.

АЯ: Вы также хотели поправить о том, что корреспондент увидел в подвалах здания НКВД, что это могло быть.

ДТ: Я предполагаю, что он увидел там систему калориферного отопления, здание отапливалось-то именно этой системой. А устраивать там какие-то потайные камеры для того, чтобы подслушивать или что-то, это просто я считаю нелепостью, нелепостью! Это досужий домысел самого журналиста, который в этой газете написал.

АЯ: Ясно. И Вы хотели уточнить о рвах расстрельных...

ДТ: И еще насчет орудий пытки. Я шесть с лишним лет там проработал, от меня никаких секретов не было. И своей задачей я считал, основной задачей, это навести там порядок, установить законность и прочее. Я не мог не знать об орудиях пытки, если б они только были. Не было там никаких орудий пытки.

АЯ: И о размерах рва Вы хотели поправку внести.

ДТ: Да. О размерах рва – ну, тут я размахнулся слишком широко. Рвы были, ну, метров восемь‑десять в диаметре. То есть достаточно... яма должна быть достаточной для того, чтобы закопать туда 250 человек, или как это было в первом случае – 300 человек.

АЯ: И о должности Сененкова.

ДТ: А должность Сененкова я назвал неправильно по ошибке. Я сказал, что он с должности начальника управления УНКВД, начальника управления НКВД, был переведен в Москву на должность заведующего отделом ЦК. Он был переведен на должность первого заместителя начальника... заведующего отделом ЦК. Вот это вот.

АЯ: Ясно... Дмитрий Степанович, и еще один вопрос.

ДТ: Да, пожалуйста.

АЯ: Вам предъявляются списки предписаний на отправку польских военнопленных из Осташковского лагеря НКВД в распоряжение начальника УНКВД по Калининской области, это том 10-й, здесь 67 этих списков, по которым отправлялись польские военнопленные из Осташковского лагеря в Ваше УНКВД.

ДТ: Так это для расстрела, видимо.

АЯ: Да, 67 списков на... в среднем по 100 человек, а всего на шесть тысяч двести восемьдесят человек... двести восемьдесят семь человек в период с 1 апреля по 19 мая сорокового года^[103].

ДТ: Да.

АЯ: Вот, а также отчеты начальников конвоев за этот же период об этапировании этих военнопленных из Осташкова в Калинин^[104].

ДТ: Да.

АЯ: Вот вопрос возникает: можем ли мы на основании этих списков – а здесь вот, например, сказано – вот отчеты, что, например, этап 84-й, 6 апреля 40 года, было в пяти вагонах этапировано 494 военнопленных^[105]. Можем ли мы сказать, что эти вот 494 военнопленных были расстреляны именно 6 апреля 40 года?

ДТ: Нет, нельзя этого говорить! Больше трехсот человек в день не расстреливалось, и то это был единственный случай, первый случай^[106]. Допустили тут просчет. Вот нужно было это в условиях темноты делать, а ночь была уже короткая. Потом стали привозить, то есть расстреливать в течение ночи по 250 человек.

АЯ: 250 человек?

ДТ: Да.

АЯ: Ясно. Ну, здесь вот у нас даты есть такие: 10 апреля привезли 233 человека^[107]...

ДТ: Ну, это я уж не знаю, это Кривенко...

АЯ: ... 13 апреля – 300 человек^[108], 14 апреля – 299 человек^[109], 17 апреля – 350 человек^[110], 14 апреля – 136 человек^[111], 22 апреля – 242 человека^[112], 24 апреля – 195 человек^[113], 26 апреля 40 года – 52 человека^[114], 30 апреля – пятьдесят... 188 человек^[115], и 5-го апреля – 343 человека^[116]. Конечно, это не все, вагоны не все...

ДТ: [нрзб] не все, да...

АЯ: … вот. То, что нам пока удалось отыскать. И еще такой вопрос возникает: вот скажите, Дмитрий Степанович, можем ли мы считать, что если было расстреляно 6287 человек, то есть те лица, которые перечислены были в этих вот списках-предписаниях, здесь их именно столько, вот. И примерно расстреливали по двести пятьдесят человек в сутки, вот… сколько примерно было рвов, в которых захоранивали этих военнопленных?

ДТ: Да тут арифметика простая, должен я сказать. Вот разделите Вы каждую тысячу на четыре, примерно 24–25 ям.

АЯ: 25 ям…

ДТ: Это примерно я говорю.

АЯ: Я понял, конечно.

ДТ: Потому что я временами отсутствовал, уезжал умышленно в районы, мне подшефные. И, может быть, там другое число расстреливалось, я не знаю. Но я знаю хорошо о том, что после первого случая, когда были доставлены 300 человек для расстрела, и времени нам ночного не хватило... вернее, не нам – я себя не считаю участником этого, не считаю! Категорически отвергаю это дело! Так вот, было принято решение по 250 человек, еще раз повторяю. Ну, могли быть отклонения, но только в сторону уменьшения, потому что дни все становились... то есть ночи становились короче, короче, короче. Могли быть отклонения.

АЯ: И последний Вам вопрос, быстрый.

ДТ: Да.

АЯ: Из Ваших показаний видно, что Ваши подчиненные, водители и работники комендатуры, надзиратели и отдельные следователи, участвовали в операции по расстрелу польских военнопленных. Кроме того, Вы сами рассказали о «спасении» одного водителя, приказав ему участвовать в операции. Не отдавали ли Вы им, вот этим Вашим подчиненным, которых я перечислил, какой-либо приказ об участии в этой акции...

ДТ: Решительно никакого, никакого приказания не давалось.

АЯ: Тогда вопрос возникает: это же Ваши подчиненные?

ДТ: Мои подчиненные, но тут действовал мой первый заместитель Павлов.

АЯ: Павлов, да?

ДТ: Павлов.

АЯ: Это он все организовал?

ДТ: Он при помощи Борисова, другого заместителя.

АЯ: Все ясно, у меня больше нет вопросов. У Вас еще есть какие-нибудь дополнения, поправки, изменения?

ДТ: Какие дополнения? Вот я...

АЯ: Вот мы просмотрели протокол...

ДТ: ... старался вспомнить, сколько же было всего расстреляно. Ваша цифра немножко не совпадает с той цифрой, которая запомнилась мне. Было расстреляно двести девяносто пять человек, плюс один. Это бандит... Шесть тысяч двести... двести девяносто пять.

АЯ: Еще раз: шесть тысяч...

ДТ: Шесть тысяч двести девяносто пять.

АЯ: И плюс один?

ДТ: И плюс один.

АЯ: Бандит…?

ДТ: Это бандит, да.

АЯ: Все ясно.

ДТ: Это можно не считать.

АЯ: Другие изменения или поправки у Вас есть?

ДТ: Да нет, пожалуй.

АЯ: Все правильно?

ДТ: Все правильно.

АЯ: Все правильно. На этом допрос с применением видеозаписи заканчивается. У Вас есть какие-нибудь дополнения [нрзб]?

НЗ: Нет дополнений.

АЯ: Нет дополнений. У участников следственных действий дополнений нет. Выключите камеру.

[1] Расшифровку аудиозаписи выполнили Светлана Кравец, Елена Пукита, Алексей Сухоруков, и Андрей Сергунькин. Подстрочные примечания А.Э.Гурьянова.

[2] Токарев Дмитрий Степанович (1902–1993), с декабря 1938 г. полковник, с 14 марта 1940 г. майор гб, с февраля 1943 г. комиссар гб, с июля 1945 г. генерал-майор. С декабря 1938 г. временно исполняющий должность начальника Управления НКВД по Калининской области, с апреля 1939 г. по февраль 1941 г. и с июля 1941 г. по май 1943 г. начальник Управления НКВД по Калининской области, с февраля по июль 1941 г. и с мая 1943 г. по февраль 1945 г. начальник Управления НКГБ по Калининской области, с февраля 1945 г. по апрель 1948 г. нарком-министр госбезопасности Таджикской ССР, с апреля 1948 г. по март 1953 г. министр госбезопасности Татарской АССР, с мая 1953 г. по февраль 1954 г. начальник 5-го отдела Управления МВД по Владимирской области, 27 февраля 1954 г. уволен в запас по болезни (Петров Н.В. Награждены за расстрел, 1940. М., 2016. С. 41–69, 332–333).

[3] Первый краткий допрос Д.С. Токарева был проведен 14 марта 1991 г. старшим помощником военного прокурора Владимирского гарнизона подполковником юстиции Чигриневым. См. выше с. 58–66.

[4] Майор гб, с 14 марта 1940 г. старший майор гб Синегубов Николай Иванович (1895–1971) весной 1940 г. был начальником следственной части и заместителем начальника Главного транспортного управления (ГТУ) НКВД СССР, начальником ГТУ он стал только через год (Петров Н.В. Награждены за расстрел… С. 308–310).

[5] Майор гб Блохин Василий Михайлович (1895–1955), в то время начальник Комендантского отдела Административно-хозяйственного управления НКВД СССР (Петров Н.В. Награждены за расстрел… С. 212–213).

[6] Комбриг Кривенко Михаил Спиридонович (1904–1954) в то время был начальником штаба Главного управления конвойных войск НКВД СССР (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 272–274).

[7] Старший лейтенант гб Павлов Василий Павлович (1910–1962), в то время зам. начальника УНКВД по Калининской области (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 295–297).

[8] Старший лейтенант гб Рубанов Андрей Максимович (1902–1982), в то время комендант Административно-хозяйственного отдела УНКВД по Калининской области (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 299–300).

[9] Комиссар гб 3-го ранга Кобулов Богдан Захарович (1904–1953) в то время был начальником Главного экономического управления НКВД СССР (начальником Следственной части НКВД СССР он был раньше, с 17 декабря 1938 г. по 4 сентября 1939 г., а заместителем наркома стал только с 25 февраля 1941 г. – в НКГБ СССР и с 30 июля 1941 г. – в НКВД СССР (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 261–263).

[10] Доступные архивные документы не подтверждают такой адресации распоряжений, поступающих из НКВД СССР в УНКВД по Калининской области в ходе операции по расстрелу польских военнопленных. В этих документах в качестве адресата указан только начальник УНКВД по Калининской области майор гб тов. Токарев и никак не упоминается фамилия Блохина (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 3е. Д. 3. Л. 347, 348; Катынь. Март 1940 г. – сентябрь 2000 г.: Расстрел. Судьбы живых. Эхо Катыни : Документы / ответ. сост. Н.С. Лебедева. М., 2001. С. 129–130).

[11][11] Начальники и заместители начальников Управлений НКВД по Смоленской, Калининской и Харьковской областям, а также коменданты этих Управлений были ознакомлены с решением «высшей инстанции» о расстреле польских военнопленных на совещании 14 марта 1940 г. (Лебедева Н.С. Катынь. Преступление против человечества. М., 1994. С. 162–163; Лебедева Н.С., Матерски В. Введение // Катынь. Март 1940 г. – сентябрь 2000 г.… С. 19–20). В этот же день Д.С. Токареву было присвоено звание майора гб (Петров Н.С. Награждены за расстрел... С. 52, 333).

[12] По-видимому, во время допроса ни А.Ю. Яблоков, ни Д.С. Токарев не знали, что они говорят о разных списках, а не об одних и тех же. Очевидно, говоря о «целом томе» имеющихся у него списков, А.Ю. Яблоков имел в виду апрельские и майские списки 1940 г., адресованные начальникам Козельского и Осташковского лагерей с предписаниями о немедленной отправке военнопленных в распоряжение начальника УНКВД по, соответственно, Смоленской и Калининской областям. Отпуски этих «козельских» и «осташковских» списков-предписаний (т.е. машинописные вторые экземпляры, отпечатанные через копирку в одной закладке бумаги вместе с первыми экземплярами) действительно сохранились в архиве подшитыми в один том (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 3е. Д. 3) и к настоящему времени уже давно находятся в научном обороте. Д.С. Токарев же говорил о других списках, заменяющих, по его словам, приговоры, – списках «кого надлежит расстреливать», очевидно, идентичных по персональному составу спискам-предписаниям на отправку военнопленных в УНКВД, но направленных не начальнику лагеря, а в областное Управление НКВД с распоряжением об исполнении высшей меры наказания – расстрела в отношении перечисленных лиц. Ни один такой список – распоряжение о расстреле польских военнопленных до сих пор не доступен исследователям, однако впервые сообщенный Токаревым факт их существования подтверждается упоминаниями в двух доступных архивных документах, а именно в указаниях зам. наркома НКВД СССР В.Н. Меркулова от 27 и 28 апреля 1940 г. начальнику УНКВД по Калининской области Токареву внести исправления в несколько присланных ранее списков (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 3е. Д. 3. Л. 347, 348; Катынь. Март 1940 г. – сентябрь 2000 г. … С. 129–130).

[13] Документ опубликован в сборнике Катынь. Пленники необъявленной войны : Документы и материалы / сост. Н.С. Лебедева, Н.А. Петросова, Б. Вощинский, В. Матерский. М., 1999. С. 70–73.

[14] В 1991 г. Д.С. Токарев был инвалидом 1-й группы по зрению.

[15] Капитан гб Куприянов Емельян Иванович (1897–1966), в 1939–1941 гг. был начальником УНКВД по Смоленской области (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 277–278).

[16] Майор (с 14 марта 1940 г. капитан гб) Сопруненко Петр Карпович (1908–1992) с 19 сентября 1939 г. по 12 февраля 1943 г. был начальником Управления НКВД СССР по делам о военнопленных (УПВ НКВД СССР, в начале 1941 г. в название Управления добавлены слова «и интернированных», сокращенно УПВИ) (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 315–316).

[17] Директива наркома внутренних дел СССР Берии наркомам внутренних дел УССР и БССР, начальникам УНКВД в областях, на территории которых находились лагеря военнопленных, и начальникам лагерей, за № 4441/Б от 3 октября 1939 г. об отправке на родину военнопленных солдат – жителей Западной Украины и Западной Белоруссии и об учете всех военнопленных по категориям для содержания их в разных лагерях в зависимости от категории. На сохранившемся в архиве экземпляре документа имеется помета «В особ.[ое] дело. П.Сопру[ненко]. 27.12.39» (Катынь. Пленники необъявленной войны… С. 121–123).

[18] Комиссар гб 3-го ранга Меркулов Всеволод Николаевич (1895–1953), с декабря 1938 г. по февраль 1941 г. 1-й заместитель наркома внутренних дел СССР (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 285–287).

[19] Комиссар гб 3-го ранга Серов Иван Александрович (1905–1990), с сентября 1939 г. по февраль 1941 г. нарком внутренних дел Украинской ССР (Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 1934–1941 : Справочник. М., 1999. С. 381).

[20] Капитан гб Череватенко Михаил Иванович (1903–?), с января 1939 г. по март 1941 г. начальник УНКВД по Ворошиловградской области (Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 1934–1941... С. 433).

[21] Капитан гб Панфилов, в 1939–1940 гг. зам. начальника УНКВД по Смоленской области, в феврале 1940 г. исполнял обязанности начальника УНКВД по Смоленской области (Катынь. Пленники необъявленной войны… С. 449).

[22] Осадники – колонисты из числа демобилизованных военнослужащих польской армии, участников польско-советской войны 1919–1920 гг., бесплатно получившие от правительства земельные наделы на восточных территориях довоенного польского государства.

[23] Директива зам. наркома внутренних дел СССР Меркулова за № 641/б от 22 февраля 1940 г. (Катынь. Пленники необъявленной войны… С. 350).

[24] Не исключено, что выполнение в полном объеме директивы № 641/б от 22 февраля 1940 г. было остановлено вскоре после решения Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. о физической ликвидации всех военнопленных из категорий, сосредоточенных в Козельском, Осташковском и Старобельском лагерях. Тем не менее известно, что по распоряжению УПВ от 7 марта 1940 г. на основании этой директивы 11 военнопленных из Козельского лагеря были отправлены 9 марта 1940 г. на следствие в УНКВД по Смоленской области, содержались во внутренней тюрьме УНКВД в Смоленске, следствие по ним было проведено, но в конечном счете 10 из них казнили в том же порядке, что и остальных пленников Козельского лагеря (Гурьянов А.Э. Задачи книги памяти и источники для ее составления // Убиты в Катыни. Книга памяти польских военнопленных – узников Козельского лагеря НКВД, расстрелянных по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. / отв. сост. А.Гурьянов. М., 2015. С. 83–87).

Хотя Д.С. Токарев утверждал в своих показаниях, что на следствие в калининское областное УНКВД никто из военнопленных передан не был, однако, судя по архивным документам (которые, правда, не содержат ссылок на директиву № 641/б), в марте–апреле 1940 г. три военнопленных содержались в тюрьме № 9 УНКВД по Калининской области в г. Великие Луки в ведении следственной части УНКВД и еще четверо арестованных пленников Осташковского лагеря содержались под следствием в Калинине в Особом отделе ГУГБ НКВД Калининского военного округа (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1е. Д. 10. Л. 362, 367, 467–469, 495, 544, 545, 567–568; Оп. 2е. Д. 11. Л. 220, 221, 234, 397; Оп. 3а. Д. 2. Л. 222, 251; Оп. 3е. Д. 1. Л. 11, 12, 15; Оп. 4е. Д. 1. Л. 156, 158). Документы дают основания полагать, что и они были расстреляны в ходе той же операции, как и остальные пленники Осташковского лагеря (подробнее см. Т. 1 нашей книги. С. 48, 54–56).

[25] Предписание Берии за № 5866/б от 31 декабря 1939 г. о выезде в Осташковский лагерь для принятия мер к завершению оформления следственных дел на всех военнопленных-полицейских адресовано только начальнику УПВ Сопруненко, а начальнику УНКВД по Калининской области Токареву направлена копия для уведомления о командировке Сопруненко (Катынь. Пленники необъявленной войны… С. 275–276).

[26] Фамилии десяти следователей, командированных в Осташковский лагерь вместе с начальником УПВ Сопруненко предписанием Берии за № 5866/б от 31 декабря 1939 г. (Катынь. Пленники необъявленной войны… С. 275–276).

[27] Лейтенант гб Белолипецкий Степан Ефимович (1905–1987) – в то время старший следователь Следственной части ГУГБ НКВД СССР, 4 декабря 1939 г. назначен руководителем бригады следователей, имевшей задание подготовить к 1 февраля 1940 г. дела на военнопленных, содержавшихся в Осташковском лагере, для представления на Особое совещание при НКВД СССР (Катынь. Пленники необъявленной войны… С. 441).

[28] Очевидная ошибка прочтения даты. Предположительно в документе (докладе Сопруненко Берии) указан месяц февраль, записанный римской цифрой II, которая при быстром прочтении была машинально воспринята как арабское число 11 (одиннадцать) и озвучена словом «ноября». Зачитанное число оформленных следственных дел (6005) совпадает с указанным в другом архивном документе – донесении начальника особого отделения Осташковского лагеря Г.В. Корытова заместителю начальника Особого отдела ГУГБ НКВД Калининского военного округа И.С. Павлову (Катынь. Пленники необъявленной войны… С. 382–384), тогда как в шифротелеграмме Сопруненко и Белолипецкого от 1 февраля 1940 г. на имя Берии об окончании следствия в Осташковском лагере указано 6 тысяч 50 оформленных дел (Там же. С. 316–318).

[29] Олейник Стефан, сын Стефана и Катажины (1911–1940), старший постерунковый польской Государственной полиции, в 1939 г. служил в полицейском участке в г. Борщев Тарнопольского воеводства, арестован 25 сентября 1939 г. в г. Борщев, 25 ноября 1939 г. прибыл из тюрьмы г. Чортков в Юхновский лагерь военнопленных, откуда 21 декабря 1939 г. отправлен в Осташковский лагерь, отправлен в УНКВД по Калининской области одним из трех этапов 17, 18 или 19 апреля 1940 г. (более поздняя отправка маловероятна), расстрелян в Калинине в период 18–21 апреля 1940 г. (более поздняя дата маловероятна). Его следственное дело № 649 – единственное доступное исследователям следственное дело военнопленного, расстрелянного по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г., случайно уцелевшее благодаря тому, что в 1940 г. было по недосмотру подшито в личное дело другого военнопленного, из числа 394 отправленных не на расстрел, а в Юхновский лагерь и затем в Грязовецкий лагерь НКВД (РГВА. Учетная карточка военнопленного; Ф. 1/п. Оп. 3е. Д. 3. Л. 204; Оп. 4е. Д. 1. Л. 160–169; Ф. 493/п. Оп. 1. Д. 1. Л. 3об; Катынь. Пленники необъявленной войны… С. 294–295).

[30] Статья 58-13 Уголовного кодекса РСФСР, действовавшего в 1927–1960 гг., предусматривала уголовную ответственность за «активные действия или активную борьбу против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственной или секретной (агентура) должности при царском строе или у контрреволюционных правительств в период гражданской войны». После 17 сентября 1939 г. статья применялась, в частности, против «бывших польских граждан» за их деятельность и работу в 1918–1939 гг. в качестве польских государственных деятелей и государственных служащих, включая полицейских, сотрудников Тюремной стражи и других польских ведомств.

[31] Возможно, это лейтенант гб Борисов Захар Парфенович. См.: Кадровый состав органов государственной безопасности СССР, 1935–1939 // http://nkvd.memo.ru/index.php/Борисов,_Захар_Парфенович (Дата обращения 06.01.2018).

[32] Лейтенант гб (с 22 октября 1940 г. старший лейтенант гб) Качин Тимофей Федотович (1900–1983), с ноября 1939 г. по апрель 1941 г. помощник начальника УНКВД по Калининской области (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 257–259).

[33] Младший лейтенант гб, с 17 марта 1940 г. старший лейтенант гб Рубанов Андрей Максимович (1902–1982), в 1939–1943 г. комендант административно-хозяйственного отдела УНКВД по Калининской области (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 299–300).

[34] Белогорлов Василий Александрович (1912–1971), с июля 1939 г. по март 1941 г. дежурный помощник коменданта административно-хозяйственного отдела УНКВД по Калининской области (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 205–206).

[35] Тикунов Иван Егорович (Георгиевич) (1910–1988), с марта 1935 г. по сентябрь 1940 г. сотрудник административно-хозяйственного отдела УНКВД по Калининской области (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 328–329).

[36] Александров Александр Сергеевич (1907–?), шофер, в органах НКВД с 1935 г. (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 197).

[37] Осипов Владимир А., шофер УНКВД по Калининской области (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 64, 159, 163, 166).

[38] Сухарев Николай Иванович (1910–1964), в 1935–1945 гг. шофер УНКВД–УНКГБ по Калининской области (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 322).

[39] Богданов Петр Алексеевич (1910–1983), с 1935 г. шофер УНКВД по Калининской области (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 214–215).

[40] Журавлев Николай Тихонович (1909–1968), с декабря 1934 г. по октябрь 1940 г. шофер 1-го класса автотехнического отделения административно-хозяйственного отдела УНКВД по Калининской области (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 238).

[41] Скородумов Василий Егорович (1906–?), в 1940 г. шофер автотехнического отделения административно-хозяйственного отдела УНКВД по Калининской области (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 311).

[42] Красновидов Иван Иванович (1911–?), в 1940 г. шофер УНКВД по Калининской области (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 272).

[43] РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1«б». Д. 5. Л. 41–48.

[44] Майор Борисовец Павел Федорович (1891–1950), в 1939–1940 гг. начальник Осташковского лагеря НКВД для военнопленных (Катынь. Пленники необъявленной войны… С. 442; Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 215–217).

[45] Старший политрук Юрасов Иван Алексеевич, 1890 г.р., с сентября 1939 г. по июль 1940 г. комиссар Осташковского лагеря НКВД для военнопленных (Катынь. Пленники необъявленной войны… С. 453).

[46] Капитан гб Соколов Алексей Алексеевич, 1909 г.р., в 1939–1940 гг. зам. начальника Осташковского лагеря НКВД для военнопленных (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 2е. Д. 11. Л. 5; Катынь. Пленники необъявленной войны… С. 451).

[47] Лейтенант милиции Половянюк Анатолий Иванович, в 1939–1940 гг. помощник начальника Осташковского лагеря НКВД для военнопленных (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1«б». Д. 5. Л. 41; Катынь. Пленники необъявленной войны… С. 449).

[48] Комвзвода Мельников Александр Федорович, 1911 г.р., дежурный комендант Осташковского лагеря НКВД для военнопленных (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1«б». Д. 5. Л. 41; Katyń : Dokumenty zbrodni. T. 2. Zagłada marzec–czerwiec 1940 / oprac. W. Materski, E. Rosowska, B. Woszczyński, N.S. Lebiediewa, N.A. Pietrosowa. Warszawa, 1998. S. 511).

[49] Сержант гб Борисов Тимофей Борисович, 1904 г.р., дежурный комендант Осташковского лагеря НКВД для военнопленных (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1«б». Д. 5. Л. 41; Katyń : Dokumenty zbrodni. T. 2.S. 504).

[50] Политрук Адась Иван Степанович, 1903 г.р., дежурный комендант Осташковского лагеря НКВД для военнопленных (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1«б». Д. 5. Л. 41).

[51] Младший лейтенант гб, с 17 марта 1940 г. старший лейтенант гб Корытов Григорий Васильевич (1900–1950), с сентября 1939 г. по октябрь 1940 г. начальник особого отделения Осташковского лагеря НКВД для военнопленных (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1«б». Д. 5. Л. 42; Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 268–269). Особое отделение, будучи структурным подразделением Управления Осташковского лагеря, подчинялось Особому отделу ГУГБ НКВД Калининского военного округа.

[52] Боровков Иван Михайлович, 1906 г.р., звания не имел, старший оперуполномоченный особого отделения Осташковского лагеря НКВД для военнопленных (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1«б». Д. 5. Л. 42).

[53] Сержант гб Рябушкин Дмитрий Иванович, оперуполномоченный особого отделения Осташковского лагеря НКВД для военнопленных (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1«б». Д. 5. Л. 42).

[54] Лейтенант милиции Приставакин Михаил Филиппович, политконтролер особого отделения Осташковского лагеря НКВД для военнопленных (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1«б». Д. 5. Л. 42). Обязанностью политконтролера была цензура входящей и исходящей почтовой корреспонденции военнопленных.

[55] Сержант гб Комаров Алексей С., политконтролер особого отделения Осташковского лагеря НКВД для военнопленных (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1«б». Д. 5. Л. 42).

[56] Техник-интендант 2-го ранга Гудович Иосиф, переводчик особого отделения Осташковского лагеря НКВД для военнопленных, в мае 1940 г. переведен в Юхновский лагерь (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1«б». Д. 5. Л. 42; Katyń: Dokumenty zbrodni. T. 2.S. 507).

[57] Колупатина Антонина Васильевна, 1920 г.р., делопроизводитель-машинистка особого отделения Осташковского лагеря НКВД для военнопленных (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1«б». Д. 5. Л. 42).

[58] Н.В. Петров установил поименно 40 сотрудников УНКВД по Калининской области, участвовавших в операции уничтожения польских военнопленных (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 60).

[59] Цуканов Алексей Ильич (1907–1975), с октября 1939 г. по сентябрь 1940 г. начальник внутренней тюрьмы УГБ УНКВД по Калининской области (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 341–342).

[60] Письмо начальника Осташковского лагеря майора Борисовца (подписанное также начальником 2-го, т.е. учетно-распределительного отделения Управления лагеря Мащевым Петром Прокофьевичем, 1905 г.р.) начальнику УНКВД по Калининской области полковнику Токареву за № 177 от 7 марта 1940 г. (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 2е. Д. 11. Л. 314). При зачитывании письма во время допроса допущено несколько неточностей:

– в качестве делопроизводственного исходящего номера письма ошибочно зачитан номер почтового ящика Осташковского лагеря – 37 вместо правильного исходящего номера 177;

– в письме Борисовца и Мащева упомянуто письмо Сопруненко, дата которого в документе напечатана как 23/11-40 г., причем две арабские единицы в обозначении месяца несомненно должны были означать римскую цифру II (два), т.е. месяц февраль. Но был зачитан ошибочно месяц ноябрь;

– при зачитывании категорий контингента в качестве одной из категорий были названы полицейские, однако на самом деле в письме эта категория не значится.

[61] Письмо Борисовца за № 177 от 7 марта 1940 г., очевидно, было вызвано директивой зам. наркома внутренних дел СССР Меркулова за № 641/б от 22 февраля 1940 г. об отправке некоторых категорий военнопленных из лагерей на следствие в областные УНКВД. Можно предположить, что выполнение этой директивы было остановлено вскоре после принятия решения Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. о расстреле всех военнопленных из категорий, сосредоточенных в Козельском, Осташковском и Старобельском лагерях (7 марта 1940 г. начальники лагерей об этом решении еще не знали).

[62] Вопрос, очевидно, задан в связи с тем, что весной 1943 г. в ходе раскопок захоронений расстрелянных польских военнопленных в Катынском лесу были найдены стреляные гильзы марки «Geco 7,65 D» от пистолетных патронов калибра 7,65 мм, выпускавшихся германской фабрикой боеприпасов «Gustav Genschow & Co», подходящих для пистолетов «Вальтер». Через несколько месяцев после допроса Д.С. Токарева, в ходе раскопок захоронений на территории дачного поселка УКГБ–УВД Калининской области близ Медного в августе 1991 г. были найдены гильзы калибра 7,65 мм и пистолетные пули от патронов того же калибра, с характерными следами полей и нарезов канала ствола, соответствующими пистолетам «Вальтер», и там же в ходе раскопок летом 1995 г. была найдена фабричная упаковка от пистолетных патронов калибра 7,65 мм фирмы «Gustav Genschow» (см. выше с. 19, 35; см. ниже с. 141, 391). Находки подтверждают, что для расстрела польских военнопленных и в смоленском и в калининском областных УНКВД использовались пистолеты «Вальтер» и патроны немецкого производства.

[63] Если Д.С. Токарев правильно запомнил имя «Миша», то это мог быть Горячев Михаил Данилович (1906–1984), член ВКП(б) с 1928 г., младший лейтенант гб, в 1939–1941 гг. начальник автотехнического отдела административно-хозяйственного управления УНКВД по Калининской области, либо Лебедев Михаил Дмитриевич (1909–?), член ВКП(б) с апреля 1939 г., до мая 1938 г. надзиратель тюрьмы НКВД в Калинине, затем сотрудник административно-хозяйственного отдела УНКВД по Калининской области (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 223–225, 279–280).

[64] Директивой Берии за № 4445/б от 3 октября 1939 г. начальнику УНКВД по Калининской области Токареву и начальнику Осташковского лагеря Борисовцу (о категории военнопленных, подлежавших размещению в Осташковском лагере, и об отправке из лагеря других категорий военнопленных) вербовка агентуры была поручена 3-му отделу (контрразведывательному) УНКВД и особому отделению лагеря (Катынь. Пленники необъявленной войны… С. 125, 128).

[65] Должность Денежкина, указанная в акте от 11 февраля 1940 г. о передаче военнопленного Островского В. из Осташковского лагеря для доставки в Управление НКВД КО по распоряжению начальника особого отдела УНКВД за № 1415/4 (а не 1415П, как было зачитано), – комендант особого отдела УНКВД КО (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 2е. Д. 11. Л. 234). При этом в акте допущена неточность в полном наименовании особого отдела – вместо «Особого отдела УНКВД КО» должно быть «особого отдела ГУГБ НКВД Калининского военного округа». Мащев П.П. (1905 г.р.) и Мельников А. подписали акт в качестве, соответственно, начальника 2-го отделения (учетно-распределительного) Управления Осташковского лагеря и ответственного дежурного по лагерю.

Островский Вацлав Иванович – один из четырех пленников Осташковского лагеря, находившихся весной 1940 г. в Калинине и числившихся за особым отделом НКВД Калининского военного округа (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 2е. Д. 11. Л. 568).

[66] Капитан гб Зателепин Василий Петрович (1902–1962), с февраля 1939 г. по июль 1940 г. начальник особого отдела ГУГБ НКВД Калининского военного округа (Петров Н.В. Кто руководил органами госбезопасности, 1941–1954 : Справочник. М., 2010. С. 392–393).

[67] Д.С. Токарев вернулся к вопросу, заданному ранее в связи с директивой Берии за № 4445/б от 3 октября 1939 г., однако его довод о бессмысленности вербовки агентуры среди смертников не имеет отношения к моменту появления директивы, так как в то время (начало октября 1939 г.) замысла физического уничтожения польских военнопленных еще не существовало (есть основания полагать, что замысел возник 23 февраля и окончательно сформировался 26–27 февраля 1940 г. См.: Лебедева Н.С. Катынская проблематика: итоги и перспективы исследований // Россия и Польша. История общая и разобщенная. М., 2015. С. 273–275).

[68] Сопроводительное письмо о направлении в УПВ протокола допроса Шапковского С.И. (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1е. Д. 10. Л. 545). В самом документе Управление НКВД СССР по делам о военнопленных названо неправильно: «Главное управление по делам военнопленных при НКВД СССР», при зачитывании допущена еще одна неточность – добавлено лишнее слово «военное».

[69] Капитан гб Шифрин Борис Львович (1904–1980), с октября 1939 г. заместитель начальника следственной части УНКВД по Калининской области (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 347–349).

[70] Возможно, это Савин Георгий Петрович. См.: Кадровый состав органов государственной безопасности СССР, 1935−1939 // http://nkvd.memo.ru/index.php/Савин,_Георгий_Петрович (Дата обращения 06.01.2018).

[71] В сопроводительном письме за № 65708 от 10 мая 1940 г. о направлении в УПВ следственного дела № 21554 фамилия «бывшего польского гражданина» – Чурек (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1е. Д. 10. Л. 530). 2 апреля 1940 г. он поступил в Осташковский пересыльный пункт ОИТК УНКВД по Калининской области из Станиславской области УССР для переотправки в Осташковский лагерь военнопленных, но начальник лагеря отказался его принять. В ответ на вопрос УНКВД, как поступить с пленником, УПВ запросило его следственное дело и справку по той же форме, что и для военнопленных, подлежавших передаче из лагеря в распоряжение УНКВД (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1е. Д. 10. Л. 579, 580; Оп. 2е. Д. 11. Л. 356).

[72] Сопроводительное письмо за № 65655 от 25 апреля 1940 г. о направлении в УПВ следственных дел трех военнопленных из Осташковского лагеря – Шапковского Станислава Иосифовича (Юзефовича), Хайнриха Михаила Фридриховича и Адамчука Евгения Юзефовича (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1е. Д. 10. Л. 469), содержавшихся на тот момент в тюрьме № 9 УНКВД в г. Великие Луки (Там же. Л. 467, 468).

[73] Имеются в виду зам. начальника Следственной части Шифрин и следователь Савин.

[74] В документе фамилия арестованного – Чурек (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1е. Д. 10. Л. 529).

[75] Как мы сейчас знаем, в процедуре оформления дел польских военнопленных, подлежавших расстрелу по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г., Особое совещание при НКВД СССР не участвовало. Поэтому распоряжение направить дело Чурека Иосифа (Юзефа) Казимировича на рассмотрение Особого совещания означало, что зам. наркома Меркулов решил не включать его в число военнопленных, подлежавших расстрелу. На рассмотрение Особого совещания дело подследственного направлялось тем органом НКВД, который провел следствие.

[76] Жаков Олег Петрович (1905–1988) – советский киноактер, народный артист СССР (1969 г.).

[77] Подпоручик запаса медицинской службы врач Ромм Михаил Александрович, 1907 г.р., до войны жил в г. Вильно, двоюродный брат (а не племянник) советского кинорежиссера Михаила Ильича Ромма, содержался в Осташковском лагере НКВД для военнопленных не менее чем со 2 ноября 1939 г., в лагере работал врачом, был отправлен из лагеря в УНКВД по Калининской области этапом 28 или 29 апреля 1940 г., прибыл в Калинин 29 или 30 апреля 1940 г., отведен от расстрела по распоряжению зам. наркома внутренних дел Меркулова от 27 апреля 1940 г., прибыл 16 мая 1940 г. из Осташковского лагеря в Юхновский лагерь военнопленных, откуда 14 июня 1940 г. отправлен в Грязовецкий лагерь военнопленных (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1е. Д. 10. Л. 89, 91–93; Оп. 2е. Д. 11. Л. 167, 292, 366; Д. 14. Л. 237, 264; Оп. 3е. Д. 3. Л. 306; Оп. 4в. Д. 23. Л. 29, 60; Ф. 493/п. Оп. 1. Д. 1. Л. 48об).

[78] Ромм Михаил Ильич (1901–1971) – советский кинорежиссер. Польского гражданства никогда не имел, с 1906 г. жил в Москве. Режиссером фильма «Сорок первый» был не он, а Григорий Чухрай. Самый известный фильм Михаила Ромма – документальная кинокартина «Обыкновенный фашизм» (1965 г.).

[79] Судя по задаваемым вопросам, по состоянию на март 1991 г. следствие Главной военной прокуратуры считало, что решения о расстреле польских военнопленных весной 1940 г. выносились Особым совещанием при наркоме внутренних дел СССР. В действительности же максимальное наказание, которое могло назначать Особое совещание, составляло 8 лет лишения свободы, а полномочия приговаривать к высшей мере наказания – расстрелу Особое совещание получило только 17 ноября 1941 г. В 1991 г. еще не было обнародовано решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г., которым оформление дел на подлежавших расстрелу польских военнопленных возлагалось на «тройку» в составе Меркулов, Кобулов, Баштаков (Баштаков Леонид Фокеевич, 1900–1970, капитан гб, с 14 марта 1940 г. майор гб, с декабря 1938 г. заместитель начальника 1-го спецотдела НКВД СССР, с 5 марта 1940 г. по 26 февраля 1941 г. начальник 1-го спецотдела НКВД СССР. См.: Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 202–203).

[80] Комиссар гб 3-го ранга Круглов Сергей Никифорович (1907–1977), с 28 февраля 1939 г. по 25 февраля 1941 г. зам. наркома внутренних дел СССР по кадрам (Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 1934–1941... С. 251–252).

[81] Машинописные слова «Только лично. Совершенно секретно» – это не резолюции, а гриф письма.

[82] Зачитанное письмо датировано 28 (а не 26!) апреля 1940 г. (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 3е. Д. 3. Л. 347). Это один из двух доступных документов, направленных из НКВД СССР в УНКВД по Калининской области в связи с операцией по выполнению решения Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. Предписания, о которых идет речь в письме, – это, очевидно, распоряжения об исполнении расстрела военнопленных, значащихся в пяти списках – № 045/1 (делопроизводственный номер этого предписания на допросе зачитан неверно как 5/1, на самом деле в письме указан номер 045/1), 045/2, 044/1, 044/2 (в каждом списке по 100 человек) и 044/3 (99 человек). Такие же списки-предписания, в которых значились те же военнопленные, за теми же делопроизводственными номерами, были отправлены начальнику Осташковского лагеря, но с иным распоряжением – а именно, отправить перечисленных военнопленных в распоряжение начальника УНКВД по Калининской области (Там же. Л. 251–275). В этих списках-предписаниях, присланных из Москвы, номера следственных дел нескольких военнопленных были напечатаны с ошибками, что, по-видимому, заставило начальника Осташковского лагеря задержать отправку этих военнопленных в Калинин и направить в УПВ запросы за № 288–293 от 25 апреля 1940 г. по поводу несовпадения номеров следственных дел. После этого начальнику УНКВД по Калининской области Токареву из Москвы было направлено зачитанное на допросе 20 марта 1991 г. распоряжение зам. наркома Меркулова исправить ошибочные номера в ранее полученных «расстрельных» списках-предписаниях. Начальнику же Осташковского лагеря из УПВ было направлено сообщение с исправленными номерами следственных дел этих военнопленных и с подтверждением, что они должны быть немедленно отправлены в УНКВД в соответствии с полученными ранее предписаниями (Там же. Л. 345).

[83] Машинописные слова «Только лично» – это не резолюция, а часть грифа письма. Рукописная резолюция, имеющаяся на документе, на допросе зачитана неверно, действительный ее текст следующий: «т. Маклярскому. Пр.[ошу] сверить с нашим предписанием в Осташков[ский] лагерь и доложить. Х… [подпись Хохлова] 29/IV-40 г.» (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 3е. Д. 3. Л. 347). Маклярский Исидор Борисович – лейтенант гб (после июня 1940 г. старший лейтенант гб), начальник 2-го отдела (учетно-регистрационного) УПВ. Хохлов Иван Иванович – лейтенант гб, с марта 1940 г. старший лейтенант гб, в 1939–1940 гг. зам. начальника УПВ, с 14 апреля по начало мая 1940 г. замещал находившегося в командировке начальника УПВ Сопруненко (Катынь. Пленники необъявленной войны… С. 447, 452).

Резолюция Хохлова Маклярскому от 29 апреля 1940 г. (а не от 19 апреля, как было зачитано на допросе) написана на машинописном отпуске распоряжения Меркулова Токареву. Очевидно, отпуск был передан в УПВ именно для исправления опечаток в номерах следственных дел, указанных в списках-предписаниях Осташковскому лагерю.

[84] Фамилия зачитана с искажением, в документе – Шапковский.

[85] Служебная записка начальника УНКВД по Калининской области Токарева начальнику УПВ Сопруненко за № 1361 от 7 апреля 1940 г. (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1е. Д. 10. Л. 467).

[86] В действительности в Калинине были расстреляны 44 польских армейских офицера (кадровых и призванных из запаса, включая врачей – офицеров медицинской службы и капелланов – военных священников) из числа пленников Осташковского лагеря.

[87] Начальником Управления конвойных войск НКВД СССР он стал позже, с января 1942 г., а в 1939–1941 гг. был начальником штаба Главного управления конвойных войск.

[88] Лейтенант гб, с 17 марта 1940 г. старший лейтенант гб Антонов Иван Ильич (1897–1975), с июня 1939 г. по декабрь 1941 г. шофер автобазы № 1 автотехнического отдела Административно-хозяйственного управления НКВД СССР (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 197–198).

[89] О том, что захоронение расстрелянных польских военнопленных производилось в с. Медное, Д.С. Токарев сообщил в ходе первого допроса 14 марта 1991 г. (см. выше с. 62, 66).

[90] Вероятно, Д.С. Токарев имел в виду дошедшие до него слухи, что во дворе здания НКВД ранее производились захоронения расстрелянных (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 69).

[91] На аудиозаписи слово «отдание» звучит вполне отчетливо, хотя очевидно, что имелось в виду «здание».

[92] Комдив Чернышев Василий Васильевич (1896–1952), зам. наркома внутренних дел СССР (Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 1934–1941... С. 433–434).

[93] Макаров Александр Иванович, 1905 г.р., с сентября 1939 г. инспектор 2-го (учетно-регистрационного) отдела УПВ (Катынь. Пленники необъявленной войны… С. 447).

[94] Н.И. Синегубов с августа 1939 г. по февраль 1941 г. был заместителем начальника (а не начальником) Главного транспортного управления НКВД СССР, начальником же Транспортного управления НКВД СССР он был с 31 июля 1941 г. по сентябрь 1942 г., являясь с марта 1942 г. по июнь 1951 г. заместителем наркома-министра путей сообщений СССР, при этом с июля 1948 г. по апрель 1953 г. был главным ревизором по безопасности движения Министерства путей сообщений (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 308–310).

[95] Следователь-садист, о котором говорил Д.С. Токарев, – Родос (а не Ходос) Борис Вениаминович (1905–1956), с февраля 1939 г. капитан гб, затем майор гб и полковник гб, с сентября 1939 г. по март 1941 г. заместитель начальника следственной части ГУГБ НКВД СССР, с августа 1941 г. по май 1946 г. заместитель начальника следственной части НКВД и затем НКГБ–МГБ СССР (Петров Н.В. Кто руководил органами госбезопасности, 1941–1954... С. 738–739).

[96] Из архивных документов следует, что большинство этапов было крупнее: первый этап насчитывал 343 человека, самым большим был второй этап – 494 человека, а средняя численность остальных 17 этапов, прибывших из Осташковского лагеря в Калинин в апреле 1940 г., составляла 282 человека. Лишь пять последних этапов, прибывших в Калинин в мае 1940 г., были меньше, они насчитывали от 10 до 208 человек (см. Табл. 2 на с. 86–87 тома 1 нашей книги).

[97] Полковник гб Сененков Алексей Федотович (1903–1982), с марта 1944 г. заместитель начальника УНКГБ по Калининской области, с февраля 1945 г. по июнь 1946 г. начальник УНКГБ–МГБ по Калининской области. С июня 1958 г. по июнь 1959 г. был 1-м заместителем заведующего отделом ЦК КПСС (Петров Н.В., Кто руководил органами госбезопасности, 1941–1954... С. 783–784).

[98] Подполковник А.И. Цуканов с апреля 1954 г. по декабрь 1957 г. был начальником хозяйственного отдела Управления КГБ по Великолукской области (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 341–342).

[99] Зайцев Александр Григорьевич (1911–1971), с февраля 1936 г. по сентябрь 1940 г. сотрудник Административно-хозяйственного отдела УНКВД по Калининской области, затем помощник коменданта УНКВД по Калининской области, дежурный помощник коменданта УНКГБ по Калининской области (Петров Н.В. Награждены за расстрел... С. 238–239).

[100] По-видимому, Д.С. Токарев, говоря «заканчивать», имел в виду изменение места расстрелов.

[101] Вероятно, речь о Женевской конвенции об обращении с военнопленными, подписанной 27 июля 1929 г. (а не в 1925 г.).

[102] «Ваш товарищ» – очевидно следователь, проводивший 14 марта 1990 г. первый допрос Д.С. Токарева.

[103] На самом деле списков-предписаний об отправке военнопленных из Осташковского лагеря в распоряжение начальника УНКВД по Калининской области было 65, а не 67 – первый список от 1 апреля 1940 г., а последний от 19 мая 1940 г. (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 3е. Д. 3. Л. 1–340). Всего в этих 65 списках значатся 6314 человек, однако 27 из них по разным причинам не могли быть отправлены (умершие в лагере незадолго до отправки, внесенные в списки по ошибке, будучи уже отправленными в другие органы НКВД или содержащиеся в других лагерях, отведенные от расстрела уже после внесения в списки-предписания, но до отправки). Таким образом, в 65 списках-предписаниях остались 6287 военнопленных, фактически подлежавших отправке из Осташковского лагеря в УНКВД по Калининской области, т.е. на расстрел, – если считать в их числе внесенного в список-предписание № 026/2 от 13 апреля 1940 г. Скальского Януша Юзефовича, ранее уже убывшего 15 марта 1940 г. на следствие в особый отдел ГУГБ НКВД Калининского военного округа (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1е. Д. 10. Л. 367; Оп. 3е. Д. 3. Л. 154), но, предположительно, возвращенного в лагерь до начала массовых апрельских отправок в Калинин (к сожалению, найти документальное подтверждение его возвращения в лагерь из Особого отдела ГУГБ НКВД Калининского военного округа не удалось).

Из архивных документов известно, что дополнительно один военнопленный, не внесенный в списки-предписания (Кравец Франц Францевич, 1898 г.р.), был отправлен из Осташковского лагеря в УНКВД по Калининской области по ошибке – из-за сходства его установочных данных с данными другого военнопленного, указанными в апрельском списке-предписании № 016/2 (Краковчик Францишек Францевич, 1898 г.р.), но и он тоже был отправлен одним из следующих этапов в Калинин (Там же. Оп. 3е. Д. 3. Л. 80, 359, 360). Таким образом, всего из Осташковского лагеря в УНКВД по Калининской области в апреле–мае 1940 г. были отправлены на казнь 6288 военнопленных, но одного из них уже после прибытия в Калинин отвели от расстрела (Ромма Михаила Александровича, см. выше).

[104] Путевые ведомости по сопровождению лишенных свободы по маршруту Осташков-Калинин и расписки представителей УНКВД по Калининской области о приеме этапов от конвоев (РГВА. Ф. 18444. Оп. 2. Д. 278. Л. 140–285).

[105] Путевая ведомость конвоя, начальником которого был старший лейтенант Мурашев из 236-го полка конвойных войск НКВД СССР. Зачитанный номер 84 – это номер поезда, а не номер этапа (РГВА. Ф. 18444. Оп. 2. Д. 278. Л. 271об).

[106] На самом деле эти 494 пленника составляли не первый, а второй этап из Осташковского лагеря в Калинин. Из лагеря они были отправлены 6 апреля 1940 г. Для всех апрельских и майских этапов 1940 г. из Осташковского лагеря в Калинин (без последнего этапа) в архиве сохранились расписки представителя УНКВД по Калининской области (в большинстве случаев – Т.Ф. Качина, помощника начальника УНКВД) о приеме узников от начальника конвоя, причем все расписки, кроме одной, датированы следующим днем после дня отправки из лагеря (Там же. Л. 142, 146, 150, 154, 158, 168, 172, 176, 180, 184, 273–284), и только расписка о приеме 494 узников датирована двумя днями позже – 8 апреля 1940 г. (Там же. Л. 285). Если в первую же ночь после прибытия, т.е. с 8 на 9 апреля (и в последующие утренние часы) из этого этапа были расстреляны не более 300 человек, то остальные (почти две сотни человек) должны были весь следующий день находиться в камерах внутренней тюрьмы вместе с третьим этапом численностью 349 человек, прибывшим в Калинин утром 9 апреля 1940 г. (Там же. Л. 182–184).

Не могло ли случиться так, что этап 494 узников прибыл в Калинин не 8, а 7 апреля (т.е. на следующий день после отправки из лагеря, как и все другие этапы) и часть этого этапа была расстреляна в ночь с 7 на 8 апреля, другую же часть продержали в тюремных вагонах до 8 апреля, когда представитель УНКВД выдал начальнику конвоя расписку о приеме всего этапа в целом, после чего оставшихся пленных перевезли во внутреннюю тюрьму УНКВД и расстреляли в ночь с 8 на 9 апреля 1940 г.?

[107] Там же. Л. 271об, 284.

[108] Там же. Л. 271об, 283.

[109] Этап численностью 299 человек был отправлен 14 апреля 1940 г. и принят в Калинине представителем УНКВД 15 (а не 14) апреля (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 2е. Д. 11. Л. 413; Ф. 18444. Оп. 2. Д. 278. Л. 282).

[110] Этап численностью 350 человек был отправлен 17 апреля и принят в Калинине представителем УНКВД 18 (а не 17) апреля 1940 г. (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 2е. Д. 11. Л. 413; Ф. 18444. Оп. 2. Д. 278. Л. 281).

[111] Зачитанное время прибытия этапа численностью 136 человек существенно отличается от дат, содержащихся в архивных документах: этот этап был отправлен из лагеря 19 апреля и принят в Калинине представителем УНКВД 20 апреля 1940 г. (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 2е. Д. 11. Л. 413; Ф. 18444. Оп. 2. Д. 278. Л. 280).

[112] Этап численностью 242 человека в архивных документах не значится. Вероятно, при зачитывании имелся в виду этап численностью 292 человека, отправленный 22 апреля и принятый в Калинине представителем УНКВД 23 апреля 1940 г. (РГВА. Ф. 1/п. Оп. 2е. Д. 11. Л. 413; Ф. 18444. Оп. 2. Д. 278. Л. 279).

[113] Там же. Л. 152–154.

[114] Этап численностью 52 человека в архивных документах не значится. 26 апреля 1940 г. в Калинин прибыл и был принят представителем УНКВД этап численностью 290 человек (РГВА. Ф. 18444. Оп. 2. Д. 278. Л. 148–150).

[115] Там же. Л. 144–146.

[116] Там же. Л. 140–142.